А. Аверченко.
Обожаю этот рассказ... особенно сейчас)
"Девушка у Изгороди" Н.А. Касаткин
Аркадий Аверченко
«Смерть» Девушки у Изгороди
1909г.
читать дальше Я очень люблю писателей, которые описывают старинные запущенные барские усадьбы, освещенные косыми лучами красного заходящего солнца, причем в каждой такой усадьбе у изгороди стоит по тихой задумчивой девушке, устремившей свой грустный взгляд в беспредельную даль. Это самый хороший, не причиняющий неприятность сорт женщин: стоят себе у садовой решетки и смотрят вдаль, не делая никому гадостей и беспокойства.
Я люблю таких женщин. Я часто мечтал о том, чтобы одна из них отделилась от своей изгороди и пришла ко мне успокоить, освежить мою усталую, издерганную душу.
Как жаль, что такие милые женщины водятся только у изгороди сельских садов и не забредают в шумные города.
С ними было бы легко. В худшем случае они могли бы только покачать головой и затаить свою скорбь, если бы вы их чем-нибудь обидели.
Прямая им противоположность - городская женщина. Глаза ее бегают, злые, ревнивые, подстерегающие, тут же, около вас... Городская женщина никогда не будет кутаться в мягкий пуховый платок, который всегда красуется на плечах милой женщины у изгороди. Ей подавай нелепейшую шляпу с перьями, бантами и шпильками, которыми она проткнет свою многострадальную голову. А попробуйте ее обидеть... Ей ни на секунду не придет в голову мысль затаить обиду. Она сейчас же начнет шипеть, жалить вас, делать тысячу гадостей. И все это будет сделано с обворожительным светским видом и тактом...
О, как прекрасны девушки у изгороди!
***
У меня в доме завелось однажды существо, которое можно было без колебаний причислить к числу городских женщин. На этой городской женщине я изучил женщин вообще - и много странного, любопытного и удивительного пришлось мне увидеть.
Когда она поселилась у меня, я поставил ей непременным условием - не считать ее за человека.
Сначала она призадумалась:
- А кем же ты будешь считать меня?
- Я буду считать тебя существом выше человека, - предложил я, - существом особенным, недосягаемым, прекрасным, но только не человеком. Согласись сама - какой же ты человек?
Кажется, она обиделась.
- Очень странно! Если у меня нет усов и бороды...
- Милая! Не в усах дело. И уж одно то, что ты видишь разницу только в этом, ясно доказывает, что мы с тобой никогда не споемся. Я даже не буду говорить навязших на зубах слов о повышенном умственном уровне мужчины, о его превосходстве, о сравнительном весе мозга мужчины и женщины, - это вздор. Просто мы разные - и баста. Вы лучше нас, но не такие, как мы... Довольно с тебя этого? Если бы прекрасная, нежная роза старалась стать на одном уровне с черным свинцовым карандашом - ее затея вызвала бы только презрительное пожатие плеч у умных, рассудительных людей.
- Ну, поцелуй меня, - сказала женщина.
- Это можно. Сколько угодно.
Мы поцеловались.
- А ты меня будешь уважать? - спросила она, немного помолчав.
- Очень тебе это нужно! Если я начну тебя уважать, ты протянешь от скуки ноги на второй же день. Не говори глупостей.
И она стала жить у меня.
Часто, утром, просыпаясь раньше, чем она, я долго сидел на краю постели и наблюдал за этим сверхъестественным, чуждым мне существом, за этим красивым чудовищем.
Руки у нее были белые, полные, без всяких мускулов, грудь во время дыхания поднималась до смешного высоко, а длинные волосы, разбрасываясь по подушке, лезли ей в уши, цеплялись за пуговицы наволочки и, очевидно, причиняли не меньше беспокойства, чем ядро на ноге каторжника. По утрам она расчесывала свои волосы, рвала гребнем целые пряди, запутывалась в них и обливалась слезами. А когда я, желая помочь ей, советовал остричься, она называла меня дураком.
То же самое мнение обо мне она высказала и второй раз - когда я спросил ее о цели розовых атласных лент, завязанных в хрупкие причудливые банты на ночной сорочке.
- Если ты, милая, делаешь это для меня, то они совершенно не нужны и никакой пользы не приносят. А в смысле нарядности - кроме меня ведь их никто не видит. Зачем же они?
- Ты глуп.
Я не видел у нее ни одной принадлежности туалета, которая была бы рациональна, полезна и проста. Панталоны состояли из одних кружев и бантов, так что согреть ноги не могли; корсет мешал ей нагибаться и оставлял на прекрасном белом теле красные следы. Подвязки были такого странного, запутанного вида, что дикарь, не зная, что это такое, съел бы их. Да и сам я, культурный, сообразительный человек, пришел однажды в отчаяние, пытаясь постичь сложный, ни на что не похожий их механизм.
Мне кажется, что где-то сидит такой хитрый, глубокомысленный, но глупый человек, который выдумывает все эти вещи и потом подсовывает их женщинам.
Цель, к которой он при этом стремится, - сочинить что-нибудь такое, что было бы наименее нужно, полезно и удобно.
"Выдумаю-ка я для них башмаки", - решил в пылу своей работы этот таинственный человек.
За образец он почему-то берет свое мужское, все умное, необходимое и делает из этого предмет, от которого мужчина сошел бы с ума.
"Гм, - думает этот человек, - башмак, хорошо-с!" Под башмак подсовывается громадный, чудовищный каблук, носок суживается, как острие кинжала, сбоку пришиваются десятка два пуговиц, и - бедная, доверчивая, обманутая женщина обута.
"Ничего, - злорадно думает этот грубый таинственный человек. - Сносишь. Не подохнешь... Я тебе еще и зонтик сочиню. Для чего зонтики служат? От дождя, от солнца. У мужчин они большие, плотные. Хорошо-с. Мы же тебе вот какой сделаем. Маленький, кружевной, с ручкой, которая должна переломиться от первого же порыва ветра".
И этот человек достигает своей цели: от дождя зонтик протекает, от солнца, благодаря своей микроскопической величине, не спасает, и, кроме того, ручка у него ежеминутно отваливается.
"Носи, носи! - усмехается суровый незнакомец. - Я тебе и шляпку выдумаю. И кофточку, которая застегивается сзади. И пальто, которое совсем не застегивается, и носовой платок, который можно было бы втянуть целиком в ноздрю при хорошем печальном вздохе. Сносишь, за тебя, брат, некому заступиться. Мужчина с вашим братом подлецом себя держит".
Однажды я зашел в магазин дамских принадлежностей при каком-то "Институте красоты". Мне нужно было сделать городской женщине какой-нибудь подарок.
- Вот, - сказала мне продавщица, - модная вещь.
В бархатном футляре лежало что-то вроде узкого стилета с затейливой резьбой и ручкой из слоновой кости.
- Что это?
- Это, monsieur, прибор для вынимания из глаза попавшей туда соринки. Двенадцать рублей. Есть такие же из композиции, но только без серебряной ручки.
- А есть у вас клей, - спросил я с тонкой иронией, - для приклеивания на место выпавших волос?
- На будущей неделе получим, monsieur. He желаете ли аппарат для извлечения шпилек, упавших за спинку дивана?
- Благодарю вас, - холодно сказал я, - я предпочитаю делать это с помощью мясорубки или ротационной машины.
Ушел я из магазина с чувством гнева и возмущения, вызванного во мне хитрым, нахальным незнакомцем.
***
Живя у меня, городская женщина проводила время так.
Просыпалась в половине первого пополудни и ела в постели виноград, а если был не виноградный сезон, то что-нибудь другое - плитку шоколада, лимон с сахаром, конфеты.
Читала газеты. Именно те места, где говорилось о Турции.
- Почему тебя интересуют именно турки? - спросил я однажды.
- Они такие милые. У тети жил один турок-водонос. Черный-черный, загорелый. А глаза глубокие. Ах, уже час! Зачем же ты меня не разбудил?
Она вставала и подходила к зеркалу. Высовывала язык, дергала его, как бы желая убедиться, что он крепко сидит на месте, и потом, надев один чулок, заглядывала в конец неразрезанной книги, купленной мною накануне.
Через пять минут она заливалась слезами.
- Зачем ты ее купил?
- А что?
- Почему непременно историю маленькой блондинки? Потому что я брюнетка? Понимаю, понимаю!
- Ну, еще что?
- Я понимаю. Тебе нравятся блондинки и маленькие. Хорошо, ты глубоко в этом раскаешься.
- В чем?
- В этом.
Она плакала, я рассеянно смотрел в окно. Входила горничная.
- Луша, - спрашивала горничную жившая у меня женщина, - зачем вчера барин заходил к вам в три часа ночи?
- Он не заходил.
- Ступайте.
- Это еще что за штуки? - кричал я сурово.
- Я хотела вас поймать. Гм... Или вы хорошо умеете владеть собой, или ты мне изменяешь с кем-нибудь другим.
Потом она еще плакала.
- Дай мне слово, что, когда ты меня разлюбишь, ты честно скажешь мне об этом. Я не произнесу ни одного упрека. Просто уйду от тебя. Я оценю твое благородство.
***
Недавно я пришел к ней и сказал:
- Ну вот я и разлюбил тебя.
- Не может быть! Ты лжешь. Какие вы, мужчины, негодяи!
- Мне не нравятся городские женщины, - откровенно признался я. - Они так запутались в кружевах и подвязках, что их никак оттуда не вытащишь. Ты глупая, изломанная женщина. Ленивая, бестолковая, лживая. Ты обманывала меня если не физически, то взглядами, желанием, кокетничаньем с посторонними мужчинами. Я стосковался по девушке на низких каблуках, с обыкновенными резиновыми подвязками, придерживающими чулки, с большим зонтиком, который защищал бы нас обоих от дождя и солнца. Я стосковался по девушке, встающей рано утром и готовящей собственными любящими руками вкусный кофе. Она будет тоже женщиной, но это совсем другой сорт. У изгороди усадьбы, освещенной косыми лучами заходящего солнца, стоит она в белом простеньком платьице и ждет меня, кутаясь в уютный пуховый платок... К черту приборы для вынимания соринок из глаз!
- Ну, поцелуй меня, - сказала внимательно слушавшая меня женщина.
- Не хочу. Я тебе все сказал. Целуйся с другими.
- И буду. Подумаешь, какой красавец выискался! Думает, что, кроме него, и нет никого. Не беспокойся, милый! Поманю - толпой побегут.
- Прекрасно. Во избежание давки советую тебе с помощью полиции установить очередь. Прощай.
***
На другой день в сумерках я нашел все, что мне требовалось: усадьбу, косые лучи солнца и тихую задумчивую девушку, кротко опиравшуюся на изгородь...
Я упал перед ней на колени и заплакал:
- Я устал, я весь изломан. Исцели меня. Ты должна сделать чудо.
Она побледнела и заторопилась:
- Встаньте. Не надо... Я люблю вас и принесу вам всю мою жизнь. Мы будем счастливы.
- У меня было прошлое. У меня была женщина.
- Мне нет дела до твоего прошлого. Если ты пришел ко мне - у тебя не было счастья.
Она смотрела вдаль мягким задумчивым взглядом и повторяла, в то время как я осыпал поцелуями дорогие для меня ноги на низких каблуках: - Не надо, не надо!
Через неделю я, молодой, переродившийся, вез ее к себе в город, где жил, - с целью сделать своей рабой, владычицей, хозяйкой, любовницей и женой. Тихие слезы умиления накипали у меня на глазах, когда я мимолетно кидал взгляд на ее милое загорелое личико, простенькую шляпку с голубым бантом и серое платье, простое и трогательное.
Мы уже миновали задумчивые, зеленые поля и въехали в шумный, громадный город.
- Она здесь? - неожиданно спросила меня моя спутница.
- Кто - она?
- Эта... твоя.
- Зачем ты меня это спрашиваешь?
- Вдруг вы будете с ней встречаться.
- Милая! Раньше ты этого не говорила. И потом - это невозможно. Я ведь сам от нее ушел.
- Ах, мне кажется, это все равно. Зачем ты так посмотрел на эту высокую женщину?
- Да так просто.
- Так. Но ведь ты мог смотреть на меня!
Она сразу стала угрюмой, и я, чтобы рассеять ее, предложил ей посмотреть магазины.
- Зайдем в этот. Мне нужно купить воротничков.
- Зайдем. И мне нужно кое-что.
В магазине она спросила:
- У вас есть маленькие кружевные зонтики?
Я побледнел.
- Милая... зачем? Они так неудобны... лучше большой.
- Большой - что ты говоришь! Кто же здесь, в городе, носит большие зонтики! Это не деревня. Послушайте. У вас есть подвязки, такие, знаете, с машинками. Потом ботинки на пуговицах и на высоких каблуках... не те, выше, еще выше.
Я стоял молчаливый, с сильно бьющимся сердцем и страдальчески искаженным лицом и наблюдал, как постепенно гасли косые красные лучи заходящего солнца, как спадал с плеч уютный пуховый платок, как вырастала изгородь из хрупких кружевных зонтиков и как на ней причудливыми гирляндами висели панталоны из кружев и бантов... А на тихой, дремлющей вдали и осененной ветлами усадьбе резко вырисовывалась вывеска с тремя странными словами:
Modes et robes*
Девушка отошла от изгороди и - умерла.
• Шляпы и платья (фр.).
Обожаю этот рассказ... особенно сейчас)
"Девушка у Изгороди" Н.А. Касаткин
Аркадий Аверченко
«Смерть» Девушки у Изгороди
1909г.
читать дальше Я очень люблю писателей, которые описывают старинные запущенные барские усадьбы, освещенные косыми лучами красного заходящего солнца, причем в каждой такой усадьбе у изгороди стоит по тихой задумчивой девушке, устремившей свой грустный взгляд в беспредельную даль. Это самый хороший, не причиняющий неприятность сорт женщин: стоят себе у садовой решетки и смотрят вдаль, не делая никому гадостей и беспокойства.
Я люблю таких женщин. Я часто мечтал о том, чтобы одна из них отделилась от своей изгороди и пришла ко мне успокоить, освежить мою усталую, издерганную душу.
Как жаль, что такие милые женщины водятся только у изгороди сельских садов и не забредают в шумные города.
С ними было бы легко. В худшем случае они могли бы только покачать головой и затаить свою скорбь, если бы вы их чем-нибудь обидели.
Прямая им противоположность - городская женщина. Глаза ее бегают, злые, ревнивые, подстерегающие, тут же, около вас... Городская женщина никогда не будет кутаться в мягкий пуховый платок, который всегда красуется на плечах милой женщины у изгороди. Ей подавай нелепейшую шляпу с перьями, бантами и шпильками, которыми она проткнет свою многострадальную голову. А попробуйте ее обидеть... Ей ни на секунду не придет в голову мысль затаить обиду. Она сейчас же начнет шипеть, жалить вас, делать тысячу гадостей. И все это будет сделано с обворожительным светским видом и тактом...
О, как прекрасны девушки у изгороди!
***
У меня в доме завелось однажды существо, которое можно было без колебаний причислить к числу городских женщин. На этой городской женщине я изучил женщин вообще - и много странного, любопытного и удивительного пришлось мне увидеть.
Когда она поселилась у меня, я поставил ей непременным условием - не считать ее за человека.
Сначала она призадумалась:
- А кем же ты будешь считать меня?
- Я буду считать тебя существом выше человека, - предложил я, - существом особенным, недосягаемым, прекрасным, но только не человеком. Согласись сама - какой же ты человек?
Кажется, она обиделась.
- Очень странно! Если у меня нет усов и бороды...
- Милая! Не в усах дело. И уж одно то, что ты видишь разницу только в этом, ясно доказывает, что мы с тобой никогда не споемся. Я даже не буду говорить навязших на зубах слов о повышенном умственном уровне мужчины, о его превосходстве, о сравнительном весе мозга мужчины и женщины, - это вздор. Просто мы разные - и баста. Вы лучше нас, но не такие, как мы... Довольно с тебя этого? Если бы прекрасная, нежная роза старалась стать на одном уровне с черным свинцовым карандашом - ее затея вызвала бы только презрительное пожатие плеч у умных, рассудительных людей.
- Ну, поцелуй меня, - сказала женщина.
- Это можно. Сколько угодно.
Мы поцеловались.
- А ты меня будешь уважать? - спросила она, немного помолчав.
- Очень тебе это нужно! Если я начну тебя уважать, ты протянешь от скуки ноги на второй же день. Не говори глупостей.
И она стала жить у меня.
Часто, утром, просыпаясь раньше, чем она, я долго сидел на краю постели и наблюдал за этим сверхъестественным, чуждым мне существом, за этим красивым чудовищем.
Руки у нее были белые, полные, без всяких мускулов, грудь во время дыхания поднималась до смешного высоко, а длинные волосы, разбрасываясь по подушке, лезли ей в уши, цеплялись за пуговицы наволочки и, очевидно, причиняли не меньше беспокойства, чем ядро на ноге каторжника. По утрам она расчесывала свои волосы, рвала гребнем целые пряди, запутывалась в них и обливалась слезами. А когда я, желая помочь ей, советовал остричься, она называла меня дураком.
То же самое мнение обо мне она высказала и второй раз - когда я спросил ее о цели розовых атласных лент, завязанных в хрупкие причудливые банты на ночной сорочке.
- Если ты, милая, делаешь это для меня, то они совершенно не нужны и никакой пользы не приносят. А в смысле нарядности - кроме меня ведь их никто не видит. Зачем же они?
- Ты глуп.
Я не видел у нее ни одной принадлежности туалета, которая была бы рациональна, полезна и проста. Панталоны состояли из одних кружев и бантов, так что согреть ноги не могли; корсет мешал ей нагибаться и оставлял на прекрасном белом теле красные следы. Подвязки были такого странного, запутанного вида, что дикарь, не зная, что это такое, съел бы их. Да и сам я, культурный, сообразительный человек, пришел однажды в отчаяние, пытаясь постичь сложный, ни на что не похожий их механизм.
Мне кажется, что где-то сидит такой хитрый, глубокомысленный, но глупый человек, который выдумывает все эти вещи и потом подсовывает их женщинам.
Цель, к которой он при этом стремится, - сочинить что-нибудь такое, что было бы наименее нужно, полезно и удобно.
"Выдумаю-ка я для них башмаки", - решил в пылу своей работы этот таинственный человек.
За образец он почему-то берет свое мужское, все умное, необходимое и делает из этого предмет, от которого мужчина сошел бы с ума.
"Гм, - думает этот человек, - башмак, хорошо-с!" Под башмак подсовывается громадный, чудовищный каблук, носок суживается, как острие кинжала, сбоку пришиваются десятка два пуговиц, и - бедная, доверчивая, обманутая женщина обута.
"Ничего, - злорадно думает этот грубый таинственный человек. - Сносишь. Не подохнешь... Я тебе еще и зонтик сочиню. Для чего зонтики служат? От дождя, от солнца. У мужчин они большие, плотные. Хорошо-с. Мы же тебе вот какой сделаем. Маленький, кружевной, с ручкой, которая должна переломиться от первого же порыва ветра".
И этот человек достигает своей цели: от дождя зонтик протекает, от солнца, благодаря своей микроскопической величине, не спасает, и, кроме того, ручка у него ежеминутно отваливается.
"Носи, носи! - усмехается суровый незнакомец. - Я тебе и шляпку выдумаю. И кофточку, которая застегивается сзади. И пальто, которое совсем не застегивается, и носовой платок, который можно было бы втянуть целиком в ноздрю при хорошем печальном вздохе. Сносишь, за тебя, брат, некому заступиться. Мужчина с вашим братом подлецом себя держит".
Однажды я зашел в магазин дамских принадлежностей при каком-то "Институте красоты". Мне нужно было сделать городской женщине какой-нибудь подарок.
- Вот, - сказала мне продавщица, - модная вещь.
В бархатном футляре лежало что-то вроде узкого стилета с затейливой резьбой и ручкой из слоновой кости.
- Что это?
- Это, monsieur, прибор для вынимания из глаза попавшей туда соринки. Двенадцать рублей. Есть такие же из композиции, но только без серебряной ручки.
- А есть у вас клей, - спросил я с тонкой иронией, - для приклеивания на место выпавших волос?
- На будущей неделе получим, monsieur. He желаете ли аппарат для извлечения шпилек, упавших за спинку дивана?
- Благодарю вас, - холодно сказал я, - я предпочитаю делать это с помощью мясорубки или ротационной машины.
Ушел я из магазина с чувством гнева и возмущения, вызванного во мне хитрым, нахальным незнакомцем.
***
Живя у меня, городская женщина проводила время так.
Просыпалась в половине первого пополудни и ела в постели виноград, а если был не виноградный сезон, то что-нибудь другое - плитку шоколада, лимон с сахаром, конфеты.
Читала газеты. Именно те места, где говорилось о Турции.
- Почему тебя интересуют именно турки? - спросил я однажды.
- Они такие милые. У тети жил один турок-водонос. Черный-черный, загорелый. А глаза глубокие. Ах, уже час! Зачем же ты меня не разбудил?
Она вставала и подходила к зеркалу. Высовывала язык, дергала его, как бы желая убедиться, что он крепко сидит на месте, и потом, надев один чулок, заглядывала в конец неразрезанной книги, купленной мною накануне.
Через пять минут она заливалась слезами.
- Зачем ты ее купил?
- А что?
- Почему непременно историю маленькой блондинки? Потому что я брюнетка? Понимаю, понимаю!
- Ну, еще что?
- Я понимаю. Тебе нравятся блондинки и маленькие. Хорошо, ты глубоко в этом раскаешься.
- В чем?
- В этом.
Она плакала, я рассеянно смотрел в окно. Входила горничная.
- Луша, - спрашивала горничную жившая у меня женщина, - зачем вчера барин заходил к вам в три часа ночи?
- Он не заходил.
- Ступайте.
- Это еще что за штуки? - кричал я сурово.
- Я хотела вас поймать. Гм... Или вы хорошо умеете владеть собой, или ты мне изменяешь с кем-нибудь другим.
Потом она еще плакала.
- Дай мне слово, что, когда ты меня разлюбишь, ты честно скажешь мне об этом. Я не произнесу ни одного упрека. Просто уйду от тебя. Я оценю твое благородство.
***
Недавно я пришел к ней и сказал:
- Ну вот я и разлюбил тебя.
- Не может быть! Ты лжешь. Какие вы, мужчины, негодяи!
- Мне не нравятся городские женщины, - откровенно признался я. - Они так запутались в кружевах и подвязках, что их никак оттуда не вытащишь. Ты глупая, изломанная женщина. Ленивая, бестолковая, лживая. Ты обманывала меня если не физически, то взглядами, желанием, кокетничаньем с посторонними мужчинами. Я стосковался по девушке на низких каблуках, с обыкновенными резиновыми подвязками, придерживающими чулки, с большим зонтиком, который защищал бы нас обоих от дождя и солнца. Я стосковался по девушке, встающей рано утром и готовящей собственными любящими руками вкусный кофе. Она будет тоже женщиной, но это совсем другой сорт. У изгороди усадьбы, освещенной косыми лучами заходящего солнца, стоит она в белом простеньком платьице и ждет меня, кутаясь в уютный пуховый платок... К черту приборы для вынимания соринок из глаз!
- Ну, поцелуй меня, - сказала внимательно слушавшая меня женщина.
- Не хочу. Я тебе все сказал. Целуйся с другими.
- И буду. Подумаешь, какой красавец выискался! Думает, что, кроме него, и нет никого. Не беспокойся, милый! Поманю - толпой побегут.
- Прекрасно. Во избежание давки советую тебе с помощью полиции установить очередь. Прощай.
***
На другой день в сумерках я нашел все, что мне требовалось: усадьбу, косые лучи солнца и тихую задумчивую девушку, кротко опиравшуюся на изгородь...
Я упал перед ней на колени и заплакал:
- Я устал, я весь изломан. Исцели меня. Ты должна сделать чудо.
Она побледнела и заторопилась:
- Встаньте. Не надо... Я люблю вас и принесу вам всю мою жизнь. Мы будем счастливы.
- У меня было прошлое. У меня была женщина.
- Мне нет дела до твоего прошлого. Если ты пришел ко мне - у тебя не было счастья.
Она смотрела вдаль мягким задумчивым взглядом и повторяла, в то время как я осыпал поцелуями дорогие для меня ноги на низких каблуках: - Не надо, не надо!
Через неделю я, молодой, переродившийся, вез ее к себе в город, где жил, - с целью сделать своей рабой, владычицей, хозяйкой, любовницей и женой. Тихие слезы умиления накипали у меня на глазах, когда я мимолетно кидал взгляд на ее милое загорелое личико, простенькую шляпку с голубым бантом и серое платье, простое и трогательное.
Мы уже миновали задумчивые, зеленые поля и въехали в шумный, громадный город.
- Она здесь? - неожиданно спросила меня моя спутница.
- Кто - она?
- Эта... твоя.
- Зачем ты меня это спрашиваешь?
- Вдруг вы будете с ней встречаться.
- Милая! Раньше ты этого не говорила. И потом - это невозможно. Я ведь сам от нее ушел.
- Ах, мне кажется, это все равно. Зачем ты так посмотрел на эту высокую женщину?
- Да так просто.
- Так. Но ведь ты мог смотреть на меня!
Она сразу стала угрюмой, и я, чтобы рассеять ее, предложил ей посмотреть магазины.
- Зайдем в этот. Мне нужно купить воротничков.
- Зайдем. И мне нужно кое-что.
В магазине она спросила:
- У вас есть маленькие кружевные зонтики?
Я побледнел.
- Милая... зачем? Они так неудобны... лучше большой.
- Большой - что ты говоришь! Кто же здесь, в городе, носит большие зонтики! Это не деревня. Послушайте. У вас есть подвязки, такие, знаете, с машинками. Потом ботинки на пуговицах и на высоких каблуках... не те, выше, еще выше.
Я стоял молчаливый, с сильно бьющимся сердцем и страдальчески искаженным лицом и наблюдал, как постепенно гасли косые красные лучи заходящего солнца, как спадал с плеч уютный пуховый платок, как вырастала изгородь из хрупких кружевных зонтиков и как на ней причудливыми гирляндами висели панталоны из кружев и бантов... А на тихой, дремлющей вдали и осененной ветлами усадьбе резко вырисовывалась вывеска с тремя странными словами:
Modes et robes*
Девушка отошла от изгороди и - умерла.
• Шляпы и платья (фр.).
@музыка: ...если спасать этот мир будет поздно...
@темы: тексты
-
-
27.02.2024 в 06:41-
-
27.02.2024 в 10:26-
-
27.02.2024 в 13:11-
-
27.02.2024 в 16:30-
-
27.02.2024 в 17:37Increase your Visibility Boost Your Seo Rank - Get Organic Traffic From Google. Ranking in Google isn’t hard. All you need is a healthy number of backlinks from referring domains that have authority and trust in Google’s eyes.
This Backlinks Service Benefits:
1. Easily get Google rankings
2. Get a lot of traffic from Google
3. You can earn from the website in different ways
4. Increase Domain Authority (DA)
Quality guaranteed !
PRICE - 20$
WebSite - goo.su/ZUHZ
-
-
27.02.2024 в 18:47-
-
28.02.2024 в 00:03-
-
28.02.2024 в 00:18-
-
28.02.2024 в 00:30-
-
28.02.2024 в 02:14-
-
28.02.2024 в 02:25-
-
28.02.2024 в 04:09-
-
28.02.2024 в 04:20-
-
28.02.2024 в 04:33сайт где нашел работу минером
Работа закладчиком Если вы ищете хорошо оплачиваемую работу, обратите внимание на работу курьером. На специальном веб-сайте вы найдете все необходимые детали.
-
-
28.02.2024 в 06:12-
-
28.02.2024 в 06:28-
-
28.02.2024 в 08:42-
-
28.02.2024 в 10:13-
-
28.02.2024 в 12:41btrhbfeojofxcpxuwnsp5h7h22htohw4btqegnxatocbkgdlfiawhyid.onion
The Odysseus spacecraft has dispatched new images it captured of the lunar surface during the lander’s harrowing approach to the moon. The vehicle softly touched down on the moon on Thursday, becoming the first US-made lander to do so since the Apollo era.
The grainy images were shared by Intuitive Machines, the company that developed Odysseus, on Monday morning. The company had initially projected that the lander could deliver the first images captured from the lunar surface in the hours after landing, but communicating with the spacecraft has proven challenging.
blackspfgh3bi6im374fgl54qliir6to37txpkkd6ucfiu7whfy2odi.com
blacksprut
The mission team believes Odysseus tripped on the lunar soil and landed on its side, resting on a rock, which may have left some of the vehicle’s antennas pointed in an inopportune direction, Intuitive Machines revealed Friday.
In its update Monday, the company also said it now expects to lose contact with Odysseus on Tuesday — days earlier than initially hoped.
“Flight controllers intend to collect data until the lander’s solar panels are no longer exposed to light,” the company said in the update posted on the social media platform X. “Based on Earth and Moon positioning, we believe flight controllers will continue to communicate with Odysseus until Tuesday morning.”
At that point, Odysseus will have been operating less than five days on the lunar surface. The company had suggested in previous updates that the lander could function for up to nine days.
-
-
28.02.2024 в 13:17-
-
28.02.2024 в 15:12-
-
28.02.2024 в 15:30-
-
28.02.2024 в 17:40-
-
28.02.2024 в 20:51-
-
28.02.2024 в 21:43-
-
28.02.2024 в 22:02-
-
28.02.2024 в 23:46-
-
29.02.2024 в 01:03Canada Casino Online for real money Canada Casino Online for real money Canada Casino Online for real money 8c2d854
-
-
29.02.2024 в 01:44-
-
29.02.2024 в 03:41