от _raido
Какой слог, а... надо завязывать с графоманией, а то как-то после такого становится ужасно стыдно.

Мелкое хулиганство

Волшебник Гудвин с утра не в духе; с утра на улице дождь и ветер… Он точно знает, что мир не рухнет в ближайшие полтора столетья, а если рухнет – так не по причине банальной битвы добра и зла… У него есть отличная штука – очки цвета бутылочного стекла. Волшебник берет их с полки, задумчиво крутит в руках, надевает, и долго, долго глядит, как над крышами облака идут сияющими войсками, плывут зелеными кораблями; его сегодня не отвлекают, и это, в общем-то, забавляет, но не избавляет от беспокойства, хотя, казалось бы, ерунда…
…четверо ждут в приемном покое.
похоже, у них беда.
Первый дрожит от страха, ржавой коленкой скрипит второй, третий дурак-дураком и к тому же еще зануда.
Четвертая просто хочет домой.
С ней придется трудно.
А впрочем, проще простого: намекнуть на возможность лжи, поглядеть сверху вниз: - послушай, как тебя… Элли. У тебя полчаса, хорошенько подумай и расскажи мне: для чего ты здесь и чего ты хочешь на самом деле? И пока одного из них обследует донорский комитет, пока второй поджимает хвост и прячется за занавеской, у третьего взяли пробу опилок и делают МРТ, четвертая плачет, свернувшись калачиком в жестком кресле.
Глупая девочка шмыгает носом и стесняется красных глаз, и вдруг говорит: хорошо, все просто: в гробу я видала Канзас, да, я скучала все лето, да, я искала выход, но я не ела волшебных таблеток и не курила волшебной травы. У меня в бутылке простая вода, я не нюхаю и не колюсь, но с тех самых пор как попала сюда, я ужасно всего боюсь, до слез, до потери памяти, боюсь – ну, к примеру, вот: что Страшила, хотя и сказочный, а все-таки идиот, что лет через сорок мы все умрем – кроме железного дровосека, что льва по укурке пробило на стрем и теперь у него флешбеки, что нам уже не помогут врачи, что ты мне скажешь: «прости, так вышло – все твои спутники неизлечимы, а у тебя поехала крыша; зачем с этой сказкой впустую морочиться, развалится - черт бы с ней…»
возьми другую и делай что хочешь.
а эту – не убивай.
не смей.
Гудвин слегка озадачен, он говорит: успокойся, тише, слушай, пока ты плачешь, про нас написали книжку, у тебя там какой-то великий квест, у меня неразгаданная загадка; все нормально, однажды мне надоест, и тогда придется несладко тому, кто придумал зеленые стекла и доброе колдовство… Автор против волшебника Гудвина – детка, ты за кого? Хочешь – вали в свой родной Канзас, хочешь – вставай в мой строй. Я проиграю еще не раз, но победа будет за мной, мне плевать на сказки, но я всегда до конца решаю задачи.
…Ты вернешься сюда, потому что не сможешь иначе.
Они покидают город под вечер, им хорошо и, похоже, немного грустно. Лев грозен и самоуверен, и слегка заторможен – под реланиумом не трусят, и молча слушает дровосек, слушает и не поймет: как может биться живое сердце внутри, под железной броней. И Страшила всем повествует гордо (идиот-идиотом, но поздно), что хирург был записан в книгу рекордов за пересадку мозга. И говорит о любви и дружбе смешная девочка Элли.
Счастливая…
ей непременно нужно
во что угодно – но верить.
Happy-end несомненен, можно обняться и плакать – все удалось, но добрый волшебник Гудвин, потеряв интерес к разговору, глядит в потолок, обращаясь, видимо к автору: «какую же чушь ты придумал», и, опираясь на трость, уходит по зеленому коридору.

* * *
Компас не врет, направление – полюс, куда деваться: ищи. Они следят за тобой, будто смотрят кино. И еще - они говорят: твои слезы, девочка, недостаточно горячи – не прожигают землю и даже не обжигают щек. Ты принимаешь за правду, покаянно шепчешь: моя вина; бредешь по колено в снегу, в самом сердце полярной ночи; подставляешь горло, и они выпивают тебя до дна, оставляя пустую и звонкую оболочку.
На последней неделе пути тебя покидают сны.
На последнем десятке шагов твои губы покрыты льдом.
Ты врастаешь глазами в поля ледяной страны
И тихонько шепчешь: надо же, это Дом…
Хозяйка северных замков ждет у двери - и вдруг, забыв, что глаза у нее голубая мертвая сталь, ты бежишь к ней навстречу, хватаешь ее ледяную руку, прижимаешь к сердцу и плачешь: как же меня достали! Я не хочу обратно, туда, где плавилось и болело, я не хочу ничего оттуда, ты знаешь, это такая мука…
…оставь мне холодный кофе, учебник Сканави и белую королеву –
костяную фигурку в острой короне вместо розовощекой куклы.
Они там считают мои шаги, придираются – где, мол, тебя носило; они сочинили прибор для измерения силы вдоха, они говорят, что я плачу не так и люблю вполсилы, и семьдесят ровных ударов в минуту – это ужасно плохо, по крайней мере, для сказочной положительной героини, которой нужно оставить дом и обрезать косы, выйти в метель, обойти полсвета, быть самой доброй и сильной, выдохнуть душу, выпустить кровь и изойти на слезы.
Если я попытаюсь вернуться, наверное, быть беде. А здесь так легко дышать, так спокойно; тебе же одной несладко – я буду рядом, я буду хорошей, разреши мне остаться здесь, я умею складывать буквы в слова – у меня есть справка. А если не хочешь, я тоже пойму и прикинусь глухонемой, я не прошу полмира, мне не нужны твои тайны.
А еще у тебя мой брат – отпусти его, пусть идет домой, помогает бабушке, поливает цветы, отпусти его, я останусь… Он дурачок, ссыльный ангел, ему здесь холодно, он устанет глядеть на сугробы и голые ветки, а дома его отведут к окулисту и кардиологу, пропишут очки и таблетки.
Смотри: меня вела не любовь, но путь оказался верным.
Прости: меня вела не любовь – какие уж тут обиды…
Пусти меня в дом. Говорят, у тебя есть зеркало.
Я хочу посмотреться в него
и ничего не увидеть.
Это же сказка, все кончилось хорошо и без лишних слов, но восемь из десяти хотят прочитать сначала…
Они говорят: что ты делаешь, разве это любовь?
Они говорят: ты с ума сошла, этого слишком мало.
Я промолчу. Не любовь, конечно.
Мне обещали пару коньков –
как раз сегодня похолодало.