Позабавило

Кубон!) Один из моих любимых был....


ну, и просто прикольная ава:


ЗЫ: на нее можно медитировать бесконечно**....)))

---

Одна сплошная лирика

Ни на что литературное не претендует, и навеяно пересмотром нового Шерлока Холмса, вернее, того куска, где разбираются символы.

Сфинкс
не ищи меня, не зови меня,
я сырым туманом к тебе приду,
ненадежным льдом на твою беду,
львом, воссозданным из огня.
ты меня шепчи и в подушку плачь,
я же вдребезги твой разобью мирок,
я орлом на твой прилечу порог,
незнакомый, изменчивый твой палач.
не иди ко мне, не маши платком,
я ведь был когда-то горяч и смел,
и давно, в твоем позабытом сне
я был волом, вскормленным кипятком.
не давай имен и не обличай,
не зови на свой подостывший чай,
если я пришел – не иди встречать
заплутавшего палача.
я ведь сам себе раб и господин,
и четыре сердца в моей груди,
не сумею вовремя предупредить,
что такой один.
если вдруг явлюсь тебе, словно жив,
если пустишь в дом, будешь суп варить,
то молю – не проси меня говорить,
доверяясь старой привычной лжи.
из вопросов мой состоит язык,
из загадок – кровь, из ответов – кость,
в четырех обличьях усталый гость:
человек, орел, гордый лев и бык.
не спасай меня, ведь на мне печать,
ты добра, у тебя даже есть душа...
если хочешь дальше легко дышать,
то позволь молчать.

@музыка: ...мангустово ложе в змеиных протравленных блестках...

@темы: стихи

---

О прощаниях...

Есть одна знакомая парочка. Паша и Катя. Все бы ничего, обычная парочка, встречаются, вроде как очень друг другу нравятся, или даже друг друга любят. Хохма (при мне и других свидетелях) начинается тогда, когда они начинают прощаться. Выглядит это примерно так:
- Пока, Паш.
- Пока, Кать.
- Паша!!! @#$$*!!! Сколько раз тебя просить - никаких "Покакать"! Сказал бы просто "До завтра"!
- Гм... Да, надо бы прощаться как-то по-другому...

Собственно, на следующий раз происходит все то же самое^^

---

Как кролик перед удавом... (с)

Оказывается, если кролика не кормить неделю, он может сожрать удава.
А если кролика еще и на неделю отлучить от половой жизни, удав может сильно пожалеть, что его не съели сразу...

---

Фан Фик продолжение

ЖИЗНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЖИВУЩИЙ В ДОЛГ

Красный почти не удивился тому, где именно принцесса почувствовала присутствие брата. И ожидание, вкупе с тянущим чувством приближения прошлого, колотилось в теле свихнувшимся частым пульсом. Они направлялись к подземному городу. К месту, где когда-то все решилось – для Нуалы, ее брата и Золотой Армии. Что могло заставить принца остаться в таком месте?.. Ему совсем не хотелось об этом думать.
Майерса отпустили до связи, поскольку никто точно не знал, сколько времени займет розыск и уговоры Нуады. Всю дорогу Майерс болтал с Лиз, расспрашивал обо всем... Неудивительно, что за столько времени у них прибавилось тем для разговоров. Красный поглядывал на них, но не встревал. Сам же просил. И упорно не хотел называть неприятное тянущее чувство в груди словом «ревность». Когда Майерс наконец улетел, был уже вечер.
В этот раз безногий обитатель им не встретился, однако каменный проход исполина-гиганта послушно раскрылся перед Нуалой. Четверка проникла в пещеру и медленно двинулась вдоль каменного хребта, однако вскоре принцесса свернула и повела их куда-то вниз, в сердце разрушенного проклятого города. Зрелище того стоило... громадные гротескные постройки, тьма, битый камень и общее ощущение тишины и запустения, словно это все – одна большая каменная гробница, склеп. Верхние ярусы домов полностью разрушены, только оголенные каркасы царапают мрак, заменяющий небо. Нижние этажи, укрытые туманом, пахнущим сыростью и плесенью, сохранили стены и нетронутые внутренности. Туман был густой и вязкий, любой свет в нем тонул, скорее сгущая мрак, чем рассеивая. Они шли по битому камню покинутых проспектов, похожих на вымершие зачумленные районы, по широким каменным лестницам бывшей набережной, спускаясь все ниже и ниже...
Каменистый берег Стикса, запах неотвратимости, сырости и смерти.
Царство мертвых.
Удивительно, что в таком месте мог делать эльф, пусть даже умерший и дважды рожденный – жить здесь без малого означало похоронить себя заживо.
И только потом до Красного дошло. Когда он вспомнил ту сказку... И уже совсем иначе огляделся вокруг. Подземный Город, уничтоженный проклятием Золотой Армии. Все верно. Нуада здесь дома.
За принцессой шел Эйб, вопреки обыкновению молча, только оглядывался по сторонам с жадным интересом натуралиста. За ним шла Лиз, пряча лицо в капюшон. Ей было явно не до осмотра окрестностей – она волновалась за детей. Красный, шедший замыкающим, нутром чувствовал ее состояние. Чувствовал – и не мог помочь. Дети все еще в бегах, и уже далеко – если бы они очнулись от безумия, его бы отпустило напряжение – сколько раз это уже было. А потому он сосредоточился на дороге. Все проблемы по порядку. Если еще и он начнет впадать в безумие, спасать детей не будет никакого смысла – вряд ли они выживут после столкновения с Анунг Ун Рама во плоти.
А еще его очень беспокоила приближающаяся остроухая проблема. Что сказать Нуаде, чтобы тот не решил проверить количество его жизней серебряным наконечником своего копья – большой вопрос... Красный поправил револьвер на поясе. На всякий случай.
В одном из окон покинутых пустых зданий теплился тусклый свет – желтоватое пятнышко в тумане. Нуала направилась туда, и Красного посетила мысль – неужели она так решительно, без содрогания, может идти навстречу брату после всего, что было? Он хотел было спросить об этом Эйба, но вдруг понял, что не может – словно по неозвученной договоренности они все хранили молчание в этом месте.
Мало ли кого можно потревожить случайным эхом...
Поднявшись по каменной винтовой лестнице, команда вступила на второй этаж, и, поплутав по коридорам, все четверо вышли к свету. В этом месте тумана не было, повсюду горели свечи, погружая пространство в оранжевый полумрак. Длинная узкая комната с высоченными каменными стенами, уходящими куда-то в черноту. Вдоль стен громоздились полки, на них матово мерцали золотые коробочки и свечи. И там – в другом конце этого длинного каменного зала стоял стол, за которым спиной к ним сидела фигура.
У Красного против воли защемило гортань.
Даже в этом тусклом трепещущем свете его легко было узнать – словно и не было этих шести лет. Лиз остановилась рядом, по другую сторону замер Эйб. Нуала же осталась чуть сзади, поодаль. Должно быть, видеться с братом ей все же было в тягость.
Однако Нуада не обернулся, увлеченный чем-то куда более важным, чем присутствием незваных гостей. Или просто решил не обращать на них внимания. Во всяком случае, сразу за копье не схватился, что давало призрачный шанс на разговор. От стола слышался тихий металлический звон.
Пока Красный с Эйбом обменивались взглядами, Лиз выступила вперед.
- Ээй, не уделишь нам пару минут?
Звон стих. Послышался короткий вздох, и в гулком пространстве зазвучал голос, глубокий и низкий:
- И кому же могли понадобиться призраки непогребенных? Да еще в таком месте... – эльф повернул голову ровно настолько, чтобы через плечо увидеть прибывших. Увидел – и слегка сощурился. Если он и был удивлен, то прекрасно это скрыл. – Какие гости... Сестрица, кто бы мог подумать – предательство окончательно вошло в число твоих скверных привычек.
Голос его был привычно высокомерен и насмешлив, хотя, отраженный эхом от высоких каменных стен, выдавал уже не яростную решимость, а какую-то скрытую усталость.
- Остынь, она ни при чем, - Красный нахмурился. – Это мы просили ее привести нас сюда. Так что если есть претензии – то с этим лично ко мне. Послушай, это замечательно, что ты жив и все такое. Я даже почти рад тебя видеть. Но у нас есть к тебе серьезный разговор по душам. Выслушаешь нас?
- Нет, - острым, как алмазный резец, голосом отрезал Нуада. – Меня больше не интересуют дела мира. Как и ваши дела. Потому втянуть меня в ваш гадюшник не выйдет. Убирайтесь, откуда пришли. Здесь вам делать нечего.
- Ну, чего и следовало ожидать, - проворчал Красный.
- Брат, прошу, выслушай их, - начала Нуала, но замолчала, когда их взгляды встретились. Что-то такое она увидела в нем, что не захотела продолжать и отступила назад.
- Ты, как я погляжу, не слишком-то вежлив со старыми знакомыми. Мог бы хоть поздороваться, - пробурчал Красный, следуя вдоль полок. – Ты этому посвятил вновь обретенное бессмертие? Воистину, достойно наследника престола. Стоило оживать, чтобы тратить время на всякую ерунду?
Сказав это, он взял в руки одну из золотых коробочек и приподнял крышку. Полилась чистая мелодичная трель. «Музыкальные шкатулки, - вдруг понял он. – Уж не из металлолома ли, оставшегося от Золотой Армии?». И успел поставить шкатулку обратно на полку за четверть секунды до того, как к горлу прижалось острое листовидное лезвие. Реакции у остроухого были по-прежнему молниеносные.
- Ты после смерти нисколько не изменился, - сообщил Красный.
- Убирайтесь отсюда, - прошипел Нуада, в желтых глазах которого тлели адовы угли. Он действительно не изменился... Свободная черная рубашка, брюки и сапоги... разбросанные по плечам длинные белые волосы, шрамы, темнеющие на матовой коже. Вблизи стало отчетливо видно, как он осунулся, похудел, и выглядит изможденным, только взгляд... прежний. Из темных провалов глазниц жгучим, пронизывающе-острым взглядом смотрели внимательные желтые глаза. Красному пришлось сделать над собой титаническое усилие, чтобы выдержать тяжесть этого взгляда.
И еще вблизи стала видна деталь, которая теперь разительно отличала принца от сестры – на шее Нуады темнел странный след, как от химического ожога с длинными змеевидными лучами, словно ему на шею упала медуза. В центре ожога чернел незнакомый иероглиф. У Нуалы таких изысков не наблюдалось.
- Я с места не сдвинусь, пока не поговорим, - жестко сказал Красный. Нуада недобро усмехнулся.
- Тогда я заставлю тебя уйти. Как предпочитаешь – целиком или по частям?
- Принц, не нужно, - с дипломатической сдержанностью начал Эйб. – Мы пришли не драться, и надеемся, что Его Высочество выслушает нас.
- Здравствуй, Авраам, - не сводя глаз с Хеллбоя, поприветствовал его Нуада. – Как трогательно видеть вас вместе с сестрой. Любовь... Однако на ее пальце нет кольца. Лет шесть назад имел бы к тебе серьезный мужской разговор.
Синий запнулся на полуслове и спешно отвел глаза в сторону. Если бы он умел краснеть, то полыхал бы нецелованной девицей. Только Лиз не встревала в разговор, а тяжелым гнетущим взглядом сверлила Нуаду.
- Эй, - подал голос Красный. – Не срывайся на нем, это я к тебе пришел. И пришел не драться. Успокойся, ладно?
Он осторожно взял копье за основание наконечника и медленно отвел от своего горла. Нуада нахмурился, но позволил, ослабив хватку. Правда, ослабил ровно настолько, чтобы в любой момент можно было одним ударом взрезать Красному глотку. Но медлил. Что-то промелькнуло на его лице, когда Красный взялся за копье, словно тень пробежала. Страх? Сомнение? С чего вдруг?
- Давай ты сперва посмотришь, ну, как это у вас делается, а потом уже выводы будешь делать, идет? – и Красный медленно протянул ему руку. Левую. Для рукопожатия. Принц посмотрел на руку, затем на Хеллбоя.
- Потом ты уберешься отсюда, демон, - пообещал он, но его узкая ладонь двинулась вперед и чуть сжала массивную руку Красного. Взгляд принца стал отрешенным, а Красный про себя отметил, что во всем облике принца, в глазах, в движениях, гнездится что-то мертвое, потухшее, словно у него внутри... тоже...
На миг перед глазами встала знакомая до изжоги картина: полыхающее огненное небо, в котором клубятся тучи дыма и пепла, и, на сколько хватает глаз, пепелище – выжженная земля, выворачивающая свою истерзанную, обугленную плоть наизнанку... Флегрейские поля двадцать первого века.
Нуада, хмурясь, опустил копье, убрал руку и отступил.
- Вот значит, как... – протянул он. – Дети, безумие, приближение Конца Света... И слепая надежда на благосклонность своенравного бога, - принц глянул куда-то за спину Красного и невесело улыбнулся. – О, сестра... твой почерк ни с чем не спутать. Глупая, наивная идея. Но вероятная. Ты не учла только одного. Какой мне от этого прок? – он стремительным скользящим движением приблизился к Хеллбою, и в желтых глазах Нуады светилось горькое торжество. – Я буду счастлив, когда ты своими руками исполнишь то, чего я не смог. Да... Это будет воистину славное зрелище.
Хеллбой с трудом удержался, чтобы ему не врезать. Эйб двинулся к напарнику, готовясь остановить, и замер. Понял, что это не нужно.
- Позови своего приятеля, принц. Позовешь – и мы оставим тебя в покое, - твердо сказал Красный.
- Демон, - Нуада выразительно склонил голову набок. Да, он не изменился... и этот вкрадчивый голос, выцарапывающий слова в черепе изнутри – за шесть лет Красный напрочь забыл, чего стоит общение с принцем. – Назови мне хотя бы одну причину, почему я должен это сделать.
- Ну, с точки зрения морали и логики... – начал было Эйб, но эльф оборвал его:
- Я не тебя спрашивал, Авраам. Не сомневаюсь, что у тебя есть с десяток разумных доводов, и ни один из них гроша ломаного не стоит. Пусть он мне скажет. Раз это он ко мне пришел. Тем более, что он больше всех в этом заинтересован.
Красный сжал зубы. У него не было на руках ни одного достойного повода – спасение мира, доброе дело, собственное выживание или кодекс чести – все это для принца стоило примерно столько же, сколько сводки об урожае кукурузы в штате Айова. Слова. Пустые, беспомощные и тщетные. Эйб, Лиз, да и сам Нуада, были куда лучшими словоблудами, чем он сам. И как назло – ничего не приходило в голову.
- Вот видишь, - вздохнул принц. – Раз не можешь назвать мне достойную причину, то и защитить никого не сможешь. Я сразу сказал, нечего тебе тут делать, и силой ты меня не заставишь. Уходите.
Красный на какой-то момент действительно начал думать о грубой силе... Но с принцем раз на раз не приходится. В прошлый раз удалось его обезвредить, в этот, может, и не повезет – не угадаешь. Шустрый, гад. А Нуада уже развернулся и направился к своему столу, заваленному золотистыми шестеренками, ясно давая понять, что разговор окончен.
- Принц, пожалуйста, послушайте... – начал было Эйб, но Красный его перебил.
- Чего ты хочешь? Чего ты хочешь за свою помощь? Скажи, что будет в моих силах – я сделаю!
- Красный! – возмутилась Лиз, но он ее словно не слышал.
- Я только прошу тебя – помоги нам! И там сочтемся, обещаю. Только помоги.
Нуада замер. Рывком, словно Красный дернул его за поводок. Замер – и напрягся, мелкая дрожь пробежала по его позвоночнику, по рукам...
- Ты... – голос его звучал хрипло, через силу, и полон был даже не страха – безнадежности. Красный подумал, что сейчас Нуада чего-то попросит у него, чего-то такого, что он до конца дней – своих или этого грешного мира – не расхлебает. Но тот только спросил: - Тебе это действительно нужно?
- Да, однозначно, - не колеблясь, кивнул Красный. Пауза. Длинная, слишком длинная. И ледяной вердикт:
- Хорошо. Я тебе помогу.
И Нуада двинулся куда-то вперед по коридору, огибая стол, и дальше – теряясь во мраке. К ним он так и не обернулся.
- Это что, значит «располагайтесь»? И куда это он рванул? – вопросил Красный и обернулся. Лиз обняла Нуалу за плечи, с беспокойством глядя ей в лицо.
- Принцесса... почему вы плачете? Из-за него, да?
Нуала удивленно глянула на нее, затем подняла руку и провела по своей щеке, стерев мокрую дорожку. С недоумением посмотрела на свою ладонь. Потом на Эйба и Лиз.
- Я не плачу, - сказала она. – Не я...
И глянула в темноту коридора, где скрылся ее брат. Эйб понял ее, и Лиз поняла. А по их лицам понял и Красный.
- Что это с ним?
- Я не знаю, - ответила Нуала. И недоумения на ее лице было не меньше, чем у всех прочих.
***
В темном каменном подвале, освещенном холодным пламенем свечей, ярился демон. Серебро дробило огненные блики, вспарывая воздух почти без свиста. Демон двигался порывисто, как опытный хищник – с точным расчетом дыхания, пластики и энергии – расчетом, доведенным до абсолюта. И каждое движение, шаг, взмах, поворот, шаг назад, прыжок, касание... он метался на самой границе контролируемой акробатики и яростного безумия. От медленного скольжения до мгновенного выпада, секущий взмах копьем снизу вверх – и тело дугой выгибается назад, дуга – и резкий изгиб, вращение, вокруг себя, над головой... Обнаженный по пояс, он метался в шестиугольнике, прочерченном расплавленным воском, испещренном символами и знаками, каких Красный никогда раньше не видел.
Как только он сделал еще шаг вперед, горло уже почти привычно ощутило холодок острия. Нуада, замерев, смотрел на него. Недовольно, хотя в его лице всегда было что-то такое, словно он чем-то расстроен, обеспокоен или о чем-то сожалеет. Или издевается. Но, как всегда, впечатление это было обманчиво.
- Если ты хочешь, чтобы все получилось, выйди за контур, - сказал он четко и раздельно. – Из-за тебя мне придется все начинать сначала.
- Гм... а... извини, - Красный только сейчас заметил, что случайно наступил на какой-то символ, и отошел назад, стараясь не ступать на белые восковые линии. – Постоять можно?
- А если я скажу «нет» - ты уйдешь?
- Вряд ли.
- Тогда к чему этот вопрос?
Нуада прокручивал копье, мягко изгибая кисть. Он нисколько не запыхался после недавних яростных движений, и вращал свое копье так легко, что можно было подумать, что он с ним родился.
- Только говорить тебе нельзя. Пока я не закончу.
- Как скажешь, - пожал плечами Красный, усевшись на плиту у порога, и Нуада начал заново, словно абсолютно забыв о существовании Хеллбоя. Движения сперва медленные, плавные, размеренные, с постепенно нарастающей яростью, словно...
«Он танцует» - вдруг дошло до Красного, и он сам удивился, почему раньше этого не заметил. Теперь же стало отчетливо видно, что чередование медленных взмахов, резких выпадов и вращений имеет вполне заметную логическую последовательность, закономерность, как если бы принц слышал музыку и двигался синхронно с ритмом. Видимо, это какой-то обряд... или ритуал. Ну да, конечно, не станет же он связываться с богом по рации или слать ему письма. Выполняет просьбу, чтоб его... Но Аллоу Хона не полагается ритуалов. Вроде как...

Красному не спалось. После ухода принца они обосновались в комнате дальше по коридору – туда перетащили все найденные матрацы, обрывки штор и покрывала. Лиз заснула сразу. Нуала и Эйб чуть позже, взявшись за руки. А вот ему не спалось. Вроде и усталость сказывается, ан нет... Пошел искать остроухого. А он тут носится, мечется... танцует.
Но потом мысли Красного унеслись в другую сторону. Интересно, где же наш эльф получил все эти раны? Шрамов у него много, в своем изгнании он явно не скучал... А где был? Книжку о нем отец читал очень давно, когда Хеллбой был еще подростком, а сказка о Золотой Армии была только сказкой. Страшно подумать, что эта книжка – все, что осталось от сотен лет жизни народа и вот этого отдельно взятого эльфа. История стерла все детали, оставив лишь общий сюжет. А что было на самом деле? Интересно, если прямо спросить, он ответит?
Но самым интересным было другое... Теперь Нуада был спокоен. Не считая коротких яростных вспышек, во взгляде его что-то погасло, безвозвратно и навсегда. Словно смерть обожгла слишком расшалившегося мальчишку, так что теперь он ведет себя куда осторожней. И больше не покушается вершить судьбу мира. Красный почему-то знал – Нуада больше не планирует попыток свести с человечеством старые счеты, жажда возмездия угасла в нем, это бросалось в глаза - пусть не с первого, но со второго взгляда точно. Теперь принц действительно остерегается непонятно чего. Осторожничает...

- Что тебе нужно? – вывел его из задумчивости жесткий голос, и Красный вскинул голову. Принц сидел на полу, поджав ноги. Копье лежало рядом. Красный даже заметить не успел, когда Нуада закончил танец. Просто теперь сидел в шестиугольнике среди свечей, вперив свой тяжелый взгляд в Хеллбоя.
- Это ритуальный танец? – вопросом на вопрос ответил Красный. – Мне казалось, у этого бога нет обрядов...
- Действительно, - Нуада немного смягчился. – У Шестипалого нет обрядов и ритуалов. Он сам считает это излишним, и говорит, что это определяет его свободу.
- Но ведь откуда-то о нем известно?
- Когда-то давно он состоял в Пантеоне, который еще был открыт смертным и бессмертным, и боги были такой же данностью, как существование львов и тигров. Тогда Шестипалый еще был Копьеносцем, и основным атрибутом его была монета судьбы-вероятности. А потом... Он покинул Пантеон, и поступил правильно – кому как не ему было знать о вероятностях развития событий. Ушел, полностью отрезав себя от смертных и их веры, которой так хищно и неумолимо питались другие боги. Вот и остался в итоге... один. Единственный из Пантеона. И монеты при нем, и сила. А память смертных – вещь непостоянная. Только бессмертные все еще хранят правду о нем. И еще нелюди – те, для кого существование богов было либо собственным прошлым, либо определенным настоящим.
- В каком смысле?
- В том смысле, что им не нужно в богов верить, чтобы знать об их существовании.
- А что стало с другими?
- Не знаю. Шестипалый знает, но не любит говорить об этом.
- Ладно. Я понял, что у этого твоего Девятикратного нет атрибутики. То есть, и культов нет, ну там, с обрядами подношений, священнодействий, молитв, жертвоприношений и прочего. Но, тем не менее, ты проводил ритуал.
- Это не ритуал, - как-то невыразительно вздохнул Нуада, и в полумраке Красному вдруг показалось, что остроухий смутился. – Просто Шестипалый любит этот танец. Так сказать, наш тайный способ связи. Его копье, мои движения... Это если я хочу его видеть. Когда же он хочет видеть меня, он является сам. Чаще всего без приглашений. Может, это его копье служит своего рода маяком. Может быть, что-то еще. Так ты зачем здесь?
- Поговорить пришел, - прокашлялся Красный.
- Говори.
И недосказанным окончанием застыло в воздухе «или убирайся». Хеллбой внимательно посмотрел на принца.
«Почему ты плакал, когда я попросил тебя о помощи? Что с тобой случилось, остроухий?»
Он еще раз собрался с духом и начал:
- Слушай. Это может бредом показаться, но я должен быть в курсе. Если ты его вызвал, и если он придет, я должен знать, чего от него ожидать.
- Этого не знаю даже я, хотя и пересекался с ним чаще, чем кто-либо. Я позвал его, как ты хотел. Теперь жди.
- Я слышал, это он вернул тебя к жизни. Каким образом?
Нуада долго молчал, пристально разглядывая Красного, и когда он заговорил, Хеллбоя невольно прошиб озноб:
- Зачем ты здесь, демон? Не нужно мне врать, я не настолько наивен. Говори правду или уходи.
Красный порывисто вздохнул, вытер лицо ладонью.
- Ладно, хорошо. Просто ну... Слушай, без обид. В прошлый раз ты собирался устроить тотальный геноцид, под какими бы то ни было священными предлогами, и тебе это почти удалось. И я не мог поверить, что и в этот раз ты, раз уж жив, чего-нибудь такого не задумаешь. Знал об этом, когда к тебе шел, и знал же, что надо быть начеку, но... Что, в этот раз никаких планов уничтожить мир?
Нуада усмехнулся краем рта. Горько усмехнулся, желчно.
- Я никогда не хотел уничтожить мир.
- Только людей, - утвердительно бросил Красный. – Слушай, но твоему народу они вроде бы не мешают. Я говорил с ними...
- Говорил?! – перебил Нуада, повышая голос, и в глазах его потекли желтые смоляные огни. – Да что ты знаешь?! Мы – не люди! И чувствуем мы не так, как люди! Мы связаны с этой планетой куда теснее, чем ты можешь себе представить. Люди – это черви, что пожирают ее, раковая опухоль на ее теле! Будь моя воля, я уничтожил бы ее своими руками, лишь бы она так не мучилась! Эльфы... – он вздохнул и отвел глаза. – Мой народ горд, но слеп. Им проще уйти под землю и верить в пустые договоры и обещания, которые давно себя изжили. Они думают, что верны себе и своим клятвам. На самом деле они просто не хотят видеть и ощущать, иначе задохнутся от ужаса. А я – не они, у меня своя воля и своя судьба, спасибо Шестипалому. Я обошел Землю. И везде, где я был, были люди. Они могут только говорить! Бесконечно, убедительно говорить, что все понимают! Что своими руками убивают свою мать, как муравьи точат дерево, в котором живут! Они все это понимают! И громкими лозунгами призывают к защите природы. Но алчность в них сильнее, как и страсть к комфорту, деньгам и власти. На моих глазах за столько лет они только и делали, что противоречили своим словам! - бросил на Красного взгляд и сухо закончил: - Если бы я был фанатиком или безумцем, я бы не дал им столько времени, чтобы опомниться. Но времени не осталось! Ты и сам это чувствуешь, ведь ты – доказательство. Ты же видел. Время пришло. Люди верно говорят... все беды от ума. У меня было достаточно времени растерять все иллюзии на их счет. Когда-то это был наш дом. Когда-то все вокруг было нашим домом. А теперь повсюду коробки из стекла и бетона. Упрекнешь меня в желании с этим покончить?
- Смерть не выход.
- Ты упрям! – принц невесело усмехнулся. – Почти как я сам. Не волнуйся, я не стану пытаться еще раз.
- Отступишь?
- Нет. Просто теперь уже неважно – буду я что-то делать или нет – итог уже близок. Бессмысленно пытаться извести муравьев, подтачивающих умирающее дерево, если на горизонте зарево пожара. Проще дождаться конца.
- Не так уж близко, как тебе кажется, если твой приятель действительно придет! – нахмурился Красный, и его хвост нервно дернулся, выдавая раздражение хозяина. Нуада, если и заметил это непочтительное движение, то вида не подал.
- Что такое «скоро» в понимании бессмертных? – спросил он и осекся. – Ладно, пусть смертных, но не в том суть. Это произойдет. По твоей вине или нет, позже или раньше, пожаром или потопом. Грядет Эра Мрака. А ты – ее начало. Так зачем бежать впереди колесницы?
Красный долго молчал. Перед глазами стояло черное пепелище.
- Не слишком обнадеживающая философия... но уже понятней, - он с усилием разлепил губы.
- Зачем тебе все это, демон? – с усмешкой спросил Нуада.
- Затем, - резко ответил Красный. – Я просто пытаюсь от тебя избавиться!
- Объясни, - Нуада удивленно поднял брови.
- Ты... все эти шесть лет... – Красному не хватило слов и он вскочил с плиты, заметавшись взад-вперед. – Ты у меня в голове! А тебя там быть не должно. Думал... думал, что если увижу тебя живым, то... – он не договорил и только зло выдохнул.
- То тебя отпустит чувство вины? – и Нуада улыбнулся. Устало и горько. Без злости. – Так ли нужно, чтобы я покидал твою голову, демон?
Красный удивленно посмотрел на принца. И в пламени свечей ему показалось, что тело эльфа прозрачное, дымчатое. Мертвец, призрак... Он моргнул, и иллюзия пропала. Нуада объяснял:
- Ты стал сдержаннее, ценишь жизнь, устраиваешь погребальные костры для своих врагов, которые уже перестали быть врагами. И эта трогательная забота о нечеловеческих созданиях, о моем народе... Так ли плохо то, что я остался в твоей памяти? Даже не вернись я в этот прогнивший мир, мне и этого было бы достаточно, - он легко поднялся и подошел к Красному, остановившись напротив на расстоянии копейного удара. – И ты все это время носил меня в себе. Ты ушел из бюро, возвращался к месту нашей смерти, искал ответы...
- Ты навешал лапши мне на уши, - без обиняков сообщил Красный.
- Я не сказал тебе ничего, о чем ты сам не задумывался, - парировал Нуада, но Хеллбой не мог верно расценить блеск желтых глаз, еле видимых в темных провалах. – Я в тебе не ошибся, демон. И я рад этому.
Он отступил, подобрал копье, и снова начал делать взмахи, на сей раз уже без какого-либо сакрального смысла.
- Девятикратный будет испытывать тебя, - вдруг заговорил он резким серьезным тоном, кардинально меняя тему. – Ты должен четко знать, чего ты хочешь и помнить, что Шестипалый – не исполнитель желаний. И не даритель. За свою помощь он возьмет с тебя серьезную плату – обет по своему усмотрению. Клятву. Не думай, что сможешь не выполнить ее или уклониться. Это будет выше твоих сил. Исполнение его воли не зависит от силы и разума. Ты даешь ему обет – и ты его выполняешь. Обет дается пожизненно. Навсегда. Или, - он усмехнулся, - до смерти. Он может путать тебя, задавать вопросы, не потеряй свою цель. Требование к нему должно быть сформулировано четко, просто и максимально коротко – только так он не сможет выискать двоякий смысл или любые другие подтексты. Это все, что я могу тебе посоветовать. Но он возьмет с тебя клятву. И к этому нельзя быть готовым.
Пауза. В его словах – нарастающая ярость. Не на Красного, нет. Скорее, на Аллоу Хона. С чего бы?..
- Он всегда требует чего-то невозможного, - продолжил Нуада, обращаясь, скорее, к самому себе. – Это – что-то совершенно аморальное, нелогичное! Ты будешь прибит к обету, как распятый к своему кресту. И никуда не денешься.
Красный решился.
- Слушай, этот... Бог… Что он просил у тебя?
Нуада долго молчал, затем сказал сухо, словно заученную формулировку:
- Идти к намеченной цели до конца. Любой ценой, - он взмахнул копьем последний раз, и листовидное жало легло ему на плечо. – Когда он подарил мне свое копье и вылечил от безумия... он не требовал ничего взамен. Это был подарок. Не знаю, зачем ему это было нужно, но подарки он дарит редко, если дарит вообще. Как захочет. Видимо, я был угоден ему. Обет он с меня взял за монету. За дар, позволяющий держать в руках свою судьбу.
- Любой ценой, - повторил Красный и невесело усмехнулся. – Теперь понятней...
- Тебе это не может быть понятно, демон, - фыркнул эльф. – Это не просто привычка не отступать! Это был плен. Захоти я забраться на Карпаты, чтобы там отыскать дочку царя сидхов и взять ее в жены – мне пришлось бы это сделать, даже если бы меня это наизнанку вывернуло. Понимаешь, в чем разница? Ты захотел – и перехотел, отпустило и забылось. А я не смог бы остановиться, пока не получил желаемое. Как с Золотой Армией... Я ее захотел! Она была целью – и сначала обрела материальное воплощение, а потом, спустя такой срок... она стала повиноваться мне. Я ушел в изгнание добровольно, чтобы не хотеть ничего. Дома было слишком много искушений, и я слишком поздно понял, чего стоит обет, данный Аллоу Хона. Но тогда обет был, во всяком случае, понятен.
Он вдруг осекся и резко ударил копьем в свечу, разрубив ее на две половинки. Металл гулко звякнул о камень, расплескав расплавленный воск, не запятнавший светлого лезвия.
- Что с тобой? – рискнул Хеллбой. – Ты же сам не свой, это видно. Это из-за того, что я попросил тебя о помощи? – до него дошло не сразу, но когда дошло... – Он... он потребовал от тебя что-то еще, да?
Нуада молчал. Весь он словно ссутулился, сжался.
- Он взял с тебя обет? За что? Ты из-за него сегодня...
Принц поднял глаза. Злые, горящие адовыми углями. И Хеллбой заткнулся раньше, чем успел напомнить Нуаде о моменте его сегодняшней слабости.
- Взял, - глухо бросил эльф. – За второе рождение, о котором я не просил. За вторую жизнь, которой я не хотел. Обет... – он надолго замолчал, но все же произнес: - Никому не отказывать в помощи. Кто бы ни попросил.
Слова застыли в воздухе. Хеллбой не стал уточнять или переспрашивать. Для Нуады, упрямого и непокорного, дать такой обет значило переломить хребет своей гордости. Ему, вольному и неистовому, привязать себя на цепь обязательства помощи... Проще вспороть себе живот копьем-подарком. Он заперся под землей, отгородившись от мира, чтобы не пришлось выполнять волю Шестипалого, и все же именно здесь его нашли с этой странной просьбой. Бывший враг попросил помощи. И Нуада не смог отказать. Внутреннее противоречие и стало причиной той сиюминутной слабости. Разумеется... Нуада прежний добровольно никогда бы на это не пошел.
...И таким жестоким представился Красному их будущий спаситель Аллоу Хона, потребовавший от неистового принца непреложного исполнения невозможного обета, что мазнула по рассудку мысль-предательница: а стоит ли овчинка выделки.
- Не бери в голову, демон. Ты ни при чем, - мотнул головой Нуада, словно сбрасывая тяжесть собственных слов. Копье описало дугу, и наконечник-лепесток привычно лег ему на плечо. – Просто я не понимаю. Не понимаю, чего он хочет от меня.
- А если ничего не хочет? Он тебя вернул, так живи. Между прочим, редкое удовольствие. Зачем это ему понадобилось, кстати?
- Я не знаю! – Нуада сорвался на крик. Буйный нрав кипел в нем горечью и обидой мальчишки, которого жестоко обманули, и он пытается понять в чем именно, и чем он это заслужил. Заметался по залу, горячо объясняя, скорее всего, самому себе, или просто у него, прирожденного оратора, уже очень давно не было слушателей: - Ты не понимаешь! Иногда есть только два варианта – все или ничего, победа или смерть! Но когда нет ни того, ни другого – это клетка, безвыходность и безысходность. Я утратил цель.
- Это что, настолько фатально?
Нуада остановился, словно вдруг сообразив, что он в подземелье не один. И продолжил уже спокойней.
- Бессмертным нельзя жить впустую. Бесцельность заражает нас, разъедает изнутри, как гниль. Мы умираем задолго до того, как умирают наши тела. Дух успокаивается, впадает в спячку и больше уже не просыпается. Я не хочу умереть так. Я решил это давно, я сам выбрал эту судьбу. Я дал обет следовать этой судьбе, и я выполнил все до конца! Я умер достойно, как воин! А такие, как я, иначе и не умирают. Пусть как побежденный, но я исполнил свой долг перед ним, и свой жизненный путь я закончил. Однако я здесь. И я не знаю, зачем. Это не имеет смысла.
Его запал угас, и он, хмурясь, уже явно укорял себя за излишнюю откровенность с бывшим врагом. Наверное, он просто так чертовски соскучился по общению, что даже Хеллбой, при всех его сомнительных добродетелях, оказался не слишком плохим собеседником.
Нуада резко выдохнул воздух и устало опустился на пол, прижимаясь спиной к стене и поджав ноги. Повисло молчание, густое и вязкое. И в нем негромкий голос Нуады слышался хрипловатым эхом.
- Я жалок, - усмехнулся принц. – Плохой из меня вышел хонат. Сколько лет живу... а так и не научился быть благодарным за милость с чужого плеча.
- Разве ж это милость? – фыркнул Красный. – Это форменное издевательство, приправленное какими-то невнятными мистификациями. Требовать с тебя такую клятву... он жесток.
- Жесток, - кивнул Нуада. – Но он меня вернул. Я живу в долг, демон. И я не имею права жаловаться.
Красный попробовал сказать что-то еще, но так и не нашел в себе слов. А потом понял, что от него это и не требуется. Тишина не была ожидающей. Скорее, умиротворенной. Хеллбой сидел и смотрел на огонь. Нуада, казалось, думал о своем. В темной подземной комнате среди свечей сидели два бывших врага. Сидели молча. Красный не знал, что вместо зияющего проема здесь была решетка, которую когда-то, немыслимо давно, легко открыла шестипалая ладонь, и воздух наполнился тихим звоном бубенчиков. Когда-то давно... именно здесь. Два бывших врага сидели на руинах прошлого, а огни свечей робко и игриво лизали мрак, отражаясь в стали листовидного жала копья, когда-то давно принадлежавшего богу...

@музыка: ...портреты стерпевших и влажность, как в камере пыток...

@темы: Marvel Universe, фантики, Hellboy-II

---

Фан Фик

Очередной. Вернее, его кусок (начало). Всего кусков предполагается штук 5 или 6, целиком написаны 3,5, но разные== Так что стыки оформлять придется прежде, чем это вывешивать целиком. А пока бубу по частям. Может, это немного стимулирует... Получается что-то философо-психолого-экшн с мистикой. Ошибки тоже потом подшлифую== В общем, Дневник, это своего рода черновик-аперитив) И на сей раз все благопристойно)

В общем, фик по Хеллбою 2 (шапку потом оформлю как полагается)
Авторы: Kuro Laik & Kuro Lissa
Рейтинг: G

Вероятность


«...Пьем за яростных, за непокорных, за презревших грошевой уют...» (с) "Бригантина"

Когда боги начинают оплакивать смертных – это первый знак к началу гибели мира.
Из легенды

ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ
ХОНАТ

Этой ночью благостному правителю, великому королю Балорду, не спалось. И не спалось ему отнюдь не от осознания собственного величия и не от постоянных мигреней, последние годы мучивших правителя перед грозой. Это была плохая ночь. И гроза, ни единым облаком не омрачавшая гладкое темно-чернильное небо снаружи, была на сей раз ни при чем.
На постели в поту и ознобе лежала его дочь, иногда приходя в сознание, чтобы через мгновение снова провалиться в беспамятство. Любой сторонний наблюдатель дал бы девушке не больше шестнадцати лет, но посторонних не было в этот час в покоях молодой принцессы, да и срок жизни ночного эльфа мало сравним с человеческим.
Это продолжалось вторую ночь подряд, и уже немолодой правитель мрачнел все больше. Дочь дергалась на постели, выгибалась дугой и стонала – грудью, горлом. Он знал, что это значит. Это эхо. Эхо подземелий, где сейчас рвал тишину и сырость темницы утробный, звериный рев Бешеного. Так продолжалось вторую ночь подряд. Вторую ночь правитель не мог сомкнуть глаз.
Раны на ее запястьях то и дело снова вскрывались, пропитывая рыжей кровью бинты. Их меняли каждый час, но это слабо помогало. Не здесь был источник боли и призрак неумолимо подступающей смерти. Хорошо хоть руки. Запястья. Эхо врезающихся в плоть оков, цепко сковавших обезумевшего зверя, норовившего разорвать себе грудь и впиться холодными пальцами в изнывающее от боли сердце. Себе наносил он раны и увечья – и эхом эти раны отражала сестра, вынужденная терпеть страшное и порой такое тягостное единство с братом. В отличие от отца, она слышит его крик – вой попавшего в капкан волка. Ее родного брата. Юноши-эльфа. Нуады.
Многие в королевстве считали Балорда старым, с чем он был согласен. Под старостью зачастую подразумевали мудрость правителя - здесь он бы уже спорил. Не знал он, как избавить сына и дочь от обрушившегося на них несчастья. Не знал, как спасти хотя бы одного, не потеряв сразу обоих. И если у постели дочери в нем еще теплилась надежда, что она выживет, то насчет сына... Нет. Он не отпустит сына. Потому что по его – Балорда – вине юный наследник престола сейчас рвет себе глотку в подземелье, пытаясь избавиться от боли, которую, по сути, нельзя выкричать. Нельзя выплакать. Мертвый эльф. Бешеный.
У Балорда было достаточно причин затыкать глотки всем, кто считал его сына покойником. И первой причиной он назвал бы незаменимость Нуады для королевской династии. Так уж получилось, что двое близнецов за несколько сотен лет были единственными наследниками престола. Королева скончалась родами, подарив ему вместо одного наследника двух малышей. Дочь Нуала родилась первой и была заметно крепче брата. Нуада же родился слабым, хилым, и по королевству саранчой витали слухи то о скоропостижной кончине наследника, то о скором наступлении этой самой кончины. Но принц выжил. Во многом благодаря сестре. Дар единства обнаружился у них почти сразу, и надолго стал притчей во языцех. Слабый, опекаемый и оберегаемый няньками, принц вскоре изъявил желание заниматься воинскими искусствами. Может быть, юному принцу казалась постыдной репутация больного и хилого, а может быть, просто хотелось быть нормальным ребенком. И ему ни в чем не было отказа, разве что три пары внимательных глаз зорко следили, как бы чего не случилось.
Чуть повзрослев, Нуада обнаружил у себя талант скрываться от преследователей, соглядатаев, нянек и прочих неугодных личностей, изрядно омрачавших досуг юного принца. Ему искренне был любопытен мир, и изучать его хотелось одному, а постоянные восклицания над острыми ушами: восхваления, поощрения или осторожные порицания любого дела, каким бы он ни был занят, вызывало немедленное желание удрать. Спасала сестра. Она всегда точно знала, о чем думает брат, и в самый подходящий момент могла ненавязчиво и легко отвлечь мамок и нянек, давая возможность ускользнуть из-под усиленной опеки. Стало сложнее, когда Нуада стал сбегать на поверхность. Разумеется, о его ночных вылазках узнали не сразу, а когда узнали, поднялся такой шум, словно выяснилось, что на подземный город идет войной вооруженный отряд лапифов.
Балорд знал о выходках сына. Знал с самого начала и не спешил вмешиваться. Пусть. Окрепнет, наберется сил, ведь для того, чтобы незамеченным прошмыгнуть мимо стражи и нянек, столько ума и ловкости надо... Пусть растет наследник. Сам себя вылечит.
Думал так Балорд, и все казалось ему правильным. До тех пор, пока совсем недавно...
Того, что случилось, он не смог бы предвидеть, даже если бы был и в самом деле так мудр, как отзывались о нем.
Ее звали Сати. Просто девушка, юная девушка. Человек. Кажется, она заблудилась в лесу, и встреча их стала для юноши-принца чем-то совершенно новым, ранее никогда не изведанным. Она понравилась ему – кроткое теплокровное создание. На беду... Они продолжали тайно встречаться в лесу, и принц теперь вполне осознанно уходил из дворца, и за ним не спешили следовать. Сестра знала, что он ходит к человеку. К первому в своей жизни человеку, к особенному человеку, и нарастающее отголоском тепло в ее груди было новым, странным, и Нуала могла только догадываться, какие же чувства трогают душу брата, если у нее в груди отдается только слабое эхо...
Ничего не сказала отцу верная брату Нуала. Не сказала, поскольку знала, что это – тайна, возможно, самое святое, что было у брата, которому от рождения можно было все, и который ничем не пользовался, считая предлагаемое ему обременительным и ненужным. Она еще не знала, что брат ее тогда впервые влюбился – был заражен самостоятельным чувством-паразитом, ведь раньше они все ощущения делили поровну. Ничего не сказала сестра отцу, невольно позволив Ананке-Неотвратимости приблизиться вплотную.
...Тогда Нуада, хоть и обучался военным искусствам, еще никогда не брал в руки оружия с намерением использовать его по назначению. А отец, довольный поздоровевшим и явно повеселевшим сыном, искренне полагал, что такое умение будущему наследнику не понадобится...
Это случилось спустя месяц. Впервые каменных плит подземного города эльфов коснулись стопы человека, когда принц решил представить Сати отцу. Кроткую смуглую девушку, тонкую, с блестящими темными, почти черными глазами и по-детски наивной улыбкой. Нет, еще не в качестве будущей жены или даже возможной пассии – для этого принц был еще слишком молод – просто ему очень хотелось показать отцу свое счастье, разделить его с кем-то. И принц очень удивился тому, что отец вовсе не обрадовался такому повороту событий.
Балорд до конца своей жизни, до последних ее крупиц, умирающий от удара столь внезапно повзрослевшего сына, будет жалеть о свершенном тогда поступке. Он прикажет увести девушку прочь от города. Юности присуща наивность. А наивность влечет за собой беду. Беду, которая не заставила себя ждать.
Долго еще спорили юный сын и взрослый отец, спорили до хрипоты, и не мог взять в толк Нуада, чем может быть опасна народу эльфов его Сати, его друг, или даже больше, чем друг... И не мог отец объяснить совершенно не по-эльфийски сердитому сыну, что нельзя эльфам проникаться чувствами вообще, и чувствами к людям в частности. Чувства – это яд бессмертия. Безумие эльфов, впадающих в бешенство из-за разбитых сердец, было ему хорошо известно, чего нельзя было сказать о юном Нуаде, которого переполняли ощущения, которым он еще не знал названия. Чувство любви, горькой обиды, непонимания и еще – стыда, стыда перед бледной, испуганной Сати. А еще...
Людям нельзя знать дорогу в город. Не все люди терпят возле себя нелюдей, а сокровища подземного города кружат головы алчным похлеще вина. Сати покинула город навсегда, с предостережением, что будет немедленно убита, если еще раз попытается приблизиться к городу. Нуада, сгорающий от бешенства, взялся проводить девушку. Он тогда еще не знал, что последний раз видит Сати живой.
Не знал до поры и о том, что она возвращалась в свое поселение не одна, а под надзором. Потом, когда Сати не явится на встречу в первый, а затем и во второй день, принц будет думать, что она обижена произошедшим в замке. Но потом им овладеет острое, переходящее в панику беспокойство. Он пойдет в поселение ночью и поймет, что опоздал. Его Сати умерла под пытками местной банды разбойников, так и не выдав расположения города. И тогда он впервые станет Бешеным. Вооруженный только коротким кинжалом – атрибутом членов королевской семьи, служившим скорее для украшения, чем для настоящего боя – он вырежет всю банду, без сомнений и колебаний. Людей, которые из-за жажды денег убили его Сати. Тогда людская алчность станет для него абсолютной константой. И он будет убивать их - яростно и жадно, с неконтролируемой, всепожирающей ненавистью, которую эльфы и боги не прощают.
Он вернется домой к рассвету, весь покрытый кровью и сажей от погребального костра, на который молодой принц возложил тело своей возлюбленной, брошенное разбойниками в лесу.
Тогда оно и начнет пожирать его изнутри. Бешенство.
Никогда не простит себе старый король судьбы девушки-человека. Оставь он ее в городе, жила бы себе спокойно, и город не нашли бы никакие разбойники, сколько бы не пытались. Но теперь... теперь было поздно.

Стонала на кровати мокрая от пота Нуала. Выл диким зверем в подземной темнице принц, у которого боги забрали разум. Эльфу нельзя любить. Нельзя эльфам поддаваться эмоциям, это губит. Любовь и ненависть, страх и страсть – не удел бессмертных, древних потомков богов. Это все мирское, пусть миру и остается. А Бешеный эльф – мертвый эльф. Разум, обуянный демоном чувств, не может излечиться. Таких убивают быстро и сразу. Потому что безумный разум терзает тело и умирает медленно, и если не будет укрощен вовремя, заберет с собой еще жизни, хорошо, если десяток... Но не мог король отдать этот приказ. Не мог убить сына, приговорив этим и дочь, связанную с ним страшным единством. Не мог и сдаться, хотя для этого было достаточно причин. Нуада рвал себе грудь в клочья. Хотел вырвать изнывающее от боли сердце. Знал Балорд – не поможет и это. Нельзя погасить пожар снаружи, если огонь пожирает изнутри. Ничем его не унять, кроме времени, вот только эльфы всегда отдаются жизни целиком и без остатка – если ненавидеть, то истово, если любить, то навсегда, если жить, то вечно, если умирать...
В дверь постучали. Престарелый наставник тихо вошел, так и не дождавшись разрешения. Король не обратил на него внимания.
- Все готово, господин мой, - поклонился наставник. – Подготовка к обрядам завершена.
- Проводите, - сухо приказал Балорд.
Наставник, однако, не развернулся к дверям, оставшись стоять рядом. Он еще какое-то время колебался, но все же рискнул вновь заговорить:
- Дозволит ли владыка спросить, какому богу следует воздавать почести и мольбы?
На кровати в горячке тихо скулит юная Нуала, комкая пальцами простыни.
- Всем, - тяжело роняет король. – Всем богам. И... не скупитесь на жертвы.
- Простите, повелитель, но... и кровавые тоже?
Эльфы не приносили кровавых жертв. Вот уже почти век. Потому что это – жертвы далеко не добрым богам, и редко когда мирным эльфам Подземного Города нужна их милость.
- И кровавые тоже, - и тяжелый взгляд, брошенный правителем в сторону главного советника, подавил в зародыше любые возражения. – Сейчас не знаешь, кого просить о милости. Просите всех. Может, хоть кто-то откликнется.
И наставник, низко поклонившись, удалился прочь. Король неподвижным взглядом смотрел на принцессу. Он ждал невозможного. Ждал чуда.
Он не знал, что пока в часовне совершались обряды и моления, в подземной темнице появился посторонний. Тиха была поступь гостя, неслышна, и стражи, измученные страшными криками вторую ночь подряд, послушно провалились в беспамятство, так и не увидев причины своего обморока. Ни звука, ни шороха, только каменные своды отражали призрачное эхо бубенчиков. Словно кошачьи колокольчики на ветру или медные монетки в горсти. Или и то и другое сразу. И еще – россыпи цветных отблесков бежали по стенам, словно слабый свет преломлялся в гранях драгоценных камней.
Нет, не знал этого Балорд. И даже если бы он в тот момент рискнул спуститься в подземелья проведать сына, вряд ли узнал бы гостя. Не было его изображения ни на барельефах, ни в священных писаниях, его не увековечивали в статуях, и мало кто вообще мог представить, как выглядит этот неуловимый небожитель. Небожитель потому, что Балорду, окажись он рядом, хватило бы одного взгляда, чтобы узнать в прибывшем бога. Все эльфы чувствуют это.
Помощь пришла. Но совсем иная помощь.
Гость легко коснулся решетчатой двери, и та послушно открылась, впустив его в сырое помещение, полное эха стонов и хриплого воя. Эха – потому, что при появлении гостя принц замолчал. Лишь тяжелое дыхание и тихий звон бубенчиков нарушали густую, вязкую тишину, наполненную запахом затхлой сырости, крови и плесени.
– Здравствуй, мальчик, – звучно сказал гость, прислонив к плечу светлое листовидное жало короткого боевого копья с гравировкой, которым шутя поигрывал до этого. – Не бойся, малыш Нуада. Я здесь, чтобы сделать тебе подарок. Теперь все будет хорошо. Действительно будет. Слово бога.
Принц как завороженный смотрел на гостя, измученный и усталый, и не мог скрыть в своем взгляде яростный огонь надежды. Гость только лукаво улыбнулся и сделал еще шаг вперед.
***
Балорд пришел в себя, когда понял, что Нуала заснула. По-настоящему, глубоким здоровым сном. Не веря своему счастью, он сперва убедился, что дочь жива. Да, она действительно просто спала. Живая.
И тогда он бросился в подземелья. Там уже толпилась охрана, жрецы во главе с наставником и растерянные караульные, приставленные к принцу и каким-то чудом умудрившиеся потерять сознание во время службы. Но все это мало интересовало Балорда – он хотел видеть сына. Даже долетавшие обрывки фраз жрецов: «Воистину... сюда приходил бог» не трогали сознания.
И когда Балорд ворвался в подземелье, не успев удивиться, что дверь с железными прутьями и мудреными эльфийскими замками распахнута настежь, то увидел сына, спокойно стоящего посреди темницы. Свободного. И странно спокойного. Без оков. Когда правитель вошел, Нуада повернул к нему голову. И озноб сотряс тело короля, когда он встретил взгляд этих внимательных глаз, в которых текли смоляные огни мира мертвых. Никогда его сын не умел так смотреть. Тяжело, решительно, навылет, и Балорд сам не заметил, как замер соляным столбом перед сыном, пойманный этим взглядом, как стрекоза на острие. Эльфы так не смотрят. А юные эльфы-царевичи тем более! Взгляд, достойный скорее нгара-воина, смертоносца, жнеца-убийцы. Однако сын его сейчас смотрел именно так, спокойно и страшно, молча, и безумие было в его глазах осознанным и контролируемым, оно просачивалось наружу безжалостными кровожадными огнями, и огни тлели, как стынущие адовы угли.
Наваждение схлынуло и отпустило Балорда, когда юный принц отвел взгляд, и лишь тогда он увидел короткое копье с листовидным жалом в руке сына. Нуада проследил его взгляд, чуть крепче сжал пальцы посередине металлического древка с гравировкой, и, не поднимая глаз, тихо сказал:
– Я теперь хонат, отец.
Балорд дернулся, как от пощечины. Не существовало в природе хонатов, поскольку не было культа неуловимому богу. Все внутри словно онемело. Балорд развернулся к замершей за спиной толпе и выхватил взглядом встревоженное лицо наставника.
– Вы приносили жертвы Аллоу Хона? – хрипло спросил владыка.
– Нет, - был ответ. – Было велено вознести моления всем богам, но вы же знаете...
Наставник замолчал, предоставляя владыке право самому додумать остальное. Балорд тяжело вздохнул. Он знал. Аллоу Хона не приносят жертв. Ему, неуловимому, никем не виденному, своенравному, единственному из Пантеона, кому не нужны обряды, ритуалы, жертвы и послушники. Не было и в эту ночь ему молитв и подношений... Но именно он пришел к его сыну. Балорд не знал, стоит ли радоваться - эта мысль не внушала ничего, кроме смутного чувства тревоги. Он вздохнул и взглянул на принца в упор.
– По какому праву ты считаешь себя хонатом? – беззлобно спросил владыка. – Нет такого культа, сын. Можешь ли ты именоваться послушником бога, у которого нет и не было послушников по его же велению?
И снова взгляд. Колючий и дерзкий, как вызов.
– Могу. Потому что он выбрал меня, – и принц разжал пальцы другой руки, явив миру... монету. Монету на ладони, из светлого, чуть рыжеватого металла - не меди и не бронзы. Атрибут. И копье бывшего бога-Копьеносца служило едва ли не лучшим доказательством. – Он подарил мне свое оружие. Он исполнил мое желание. По его милости теперь я вправе сам решать свою судьбу. Пусть и единственный в своем роде, но я хонат! Я свободен, – он окинул взглядом всех собравшихся, и повысил голос: – Здесь, при свидетелях, я, Нуада Бешеный, нарекаю себя хонатом по прозвищу «Серебряное Копье». Такова его благосклонность. И такова моя воля!
И он медленно рассек свое лицо лезвием копья-подарка, прочертив линию через переносицу от щеки к щеке, заливая янтарно-рыжей кровью священный металл, монету, плечи и грудь... и в глазах его горели смоляные огни.
Ропот разнесся за спиной владыки, сам же он стоял неподвижно, не мигая глядя в решительные, новые, взрослые глаза сына. Глядя в них – и не узнавая. Не было в глазах принца и двойственности, роднившей их с сестрой Нуалой. Словно Балорд смотрел сейчас в глаза нового, совершенно незнакомого ему эльфа. Воина. Нгара, не умеющего прощать. И еще он понял, что испытывает жгучую ненависть к своенравному богу, хотя очень старался быть ему благодарным. Но осталось чувство, что сына, своего мальчика, наследника, он сегодня все-таки потерял. Навсегда.
До создания Золотой Армии оставалось чуть меньше века.
Песчинка в песочных часах Бессмертных.

Примечания: хонАт - (дословно) поклоняющийся богу ХонА. Окончание "ат" символизирует приверженность к культу бога, как (например) в Древней Индии было окончание "ит" – шиваит, вишнуит и т.д.

ЖИЗНЬ ВТОРАЯ
РАМА

Шестое сентября, 2012 год.

Головная боль не проходила. Он закинул в рот горсть таблеток, запил пивом и вздохнул. Таблетки – ничто. Леденцы. Откуда-то сбоку вспорхнула птица. Красный дернулся, едва не пристрелив пернатую тварь, но вовремя остановился. Такого с ним не случалось уже давно – с появлением сыновей буйный нрав улегся, вот только последние месяцы часто становилось тревожно. Как сейчас.
Отшвырнув пустую банку подальше в кусты, он поудобней перехватил револьвер. Гад явно был где-то поблизости, он нутром это чуял. Правда, очень странно чуял – не бывало с ним такого раньше. Это ощущение настигало его все чаще – чувство необъяснимой холодной тревоги, словно он пытается прислушаться к чему-то всем телом, как датчик сейсмоактивности. Кажется, так же ведут себя животные, когда чувствуют приближение землетрясения. Особенно странным было то, что зверь, изводивший всю округу, не был самым ужасным из монстров - одного выстрела будет вполне достаточно. И почему-то так не по себе...
Он начал осторожно двигаться, ориентируясь по яркому мельтешению бликов сквозь листву - впереди было небольшое озерцо-канава. Над ним – старый полуразрушенный мост, на котором эта тварь и пирует всеми, кто после полуночи под руку подвернется. Если у нее вообще есть руки.
Рук у твари не было. Зато были крылья. Или что-то очень похожее на крылья – более нелепого существа Красный, наверное, еще не видел. Его противник оказался птицей на длинных когтистых ногах с куцыми куриными крылышками, под два метра ростом, и больше всего напоминал карандашный детский рисунок страуса. Хотя у страусов таких челюстей не бывает... Тварь вынырнула из кустов прямо на него, мгновенным ударом сильной лапы выбила револьвер из рук, всей массой повалив Хеллбоя на землю и когтями впечатав в грязь. Красный охнул от внезапно обрушившейся на грудную клетку туши, которая победно зашипела, довольно зажмурив дюжину глаз и разверзнув узкую тысячезубую пасть. А зубы-то острые и все внутрь загнуты... в двадцать рядов. В такую попадешь – не выберешься. Пасть метнулась вниз, явно намереваясь отхватить Красному голову, но тот, не будь дурак, выставил вперед правую руку. Зубы оказались в явном проигрыше. Тварь пронзительно взвизгнула, отшатываясь от добычи, и зашипела, топорща бритвенно-острые перья. Количество зубов явно уменьшилось, зловонная липкая жижа капала из поврежденной пасти.
Красному потребовалась доля секунды, чтобы вскочить на ноги и метнуться к кустам, в которые отлетел револьвер. Тварь бросилась за ним, однако быстро передумала нападать, схлопотав по морде удар жестким, как плеть, хвостом. Револьвер обнаружился достаточно скоро, чтобы зверюга всерьез не осуществила коварный замысел откусить ненавистный хвост. Красный эффектно развернулся и всадил пулю прямо в пасть пернатому динозавру. Лицо, револьвер и плащ обдало брызгами все той же зловонной жижи, и громадная туша грузно упала к его ногам.
Он еще постоял пару секунд, потом от всей души чертыхнулся и сплюнул на землю. Вероятно, близилось утро, но небо пока оставалось стабильно темным. Красный еще раз посмотрел на труп монстра, вздохнул и вытер лицо. Работы предстояло много. Для такой туши сложно набрать в окрестностях достаточно сушняка на погребальный костер.
Огонь жадно пожирал добычу, похрустывая от удовольствия. В небо валил черный едкий дым. Красный сидел рядом и смотрел на это пиршество с паршивым чувством вины и усталости.
На древнем языке слова погребальной молитвы звучали как-то особенно благородно. На деле же вязь непонятных слов сводилась к простому: «Будет омыта священным огнем душа твоя, враг мой. Я, твой убийца, возношу тебе эту посмертную дань уважения, чтобы дух твой мог упокоиться с миром». Уже и забыл, сколько таких погребальных костров устраивал за последние шесть лет.
Одним из своих главных достоинств Красный считал решительность действий при полном отсутствии мозговых процессов. Поскольку знал или подозревал – позволь он себе задуматься, что именно и по какой причине он делает, рука его дрогнет, и он не сможет спустить курок. Он же демон, сын демона, чистильщик мира, убийца чудовищ. И нельзя было думать о них иначе. Вот только упало в душу зерно глупой чужой насильственной смерти. Упало – и проросло. А эти костры, и все чаще снедающее чувство вины – плоды этого ростка. Потому что не мог больше Хеллбой-чистильщик убивать их, не чувствуя, что убивает своих. Или себя. Прочно засела заноза в мозгу – он один из них. И когда эта мысль окончательно утвердила свои права, он готов был еще раз в пыль растереть остроухого принца, вселившего в него эту нехитрую мысль.
Прав был гордец Нуада - не нашлось Хеллбою места среди людей. Да и не могло найтись. После увольнения из бюро он, к удивлению своему, столкнулся с вечной проблемой обычного земного мужа, отца семейства – семью нужно обеспечивать. Убивать монстров – все, что он умел делать. Правительство выделяло средства, но их явно не хватало на содержание двойни. А на грязную работу убийцы он бы из принципа не пошел – не в той кузне кован. Но тому, кому не нашлось места среди людей, неожиданно нашлось место среди нелюдей. Со своими способностями, грозной репутацией, револьвером и сигарой Красный вскоре стал неким наемным стражем порядка среди всяческой сказочной братии, обитавшей, как оказалось, почти повсюду. А потому обосноваться на новом месте не составило труда. Было выбрано укромное местечко, в самом сердце невидимой подземной жизни Лас-Вегаса. Правительство по старой дружбе оберегало бывшего агента как могло, во всяком случае, дом с системой защиты, напичканный датчиками против обнаружения оно обеспечило. И на том спасибо. Лиз не жаловалась, вот только... Только снова начала уходить в себя. Все реже Красный узнавал в ней бойца-напарника, и все чаще – девушку с опасным даром пиромага, к которой когда-то выбирался на короткие свидания в психиатрическую клинику. Это беспокоило его, но он совершенно не знал, что делать с этим, хотя сама Лиз говорила, что все в порядке, и она просто устала. И Хеллбой ей верил.
...А эльфы оказались ничего так. Эльфы как эльфы. По долгу новой службы приходилось периодически с ними пересекаться, и в Красном эти красавцы и красавицы с острыми ушами вызывали ностальгический интерес и густую щемящую горечь. Только вот характер у них, несмотря на гордость, оказался непривычно спокойным. Флегматичные, благородные, отчего со своим норовом он рядом с ними периодически чувствовал себя существом низшим. И все чаще вспоминал... Только один у них выискался такой... агрессивный. Мутация, должно быть, кто ж разберет... Но если за сомнительные дела Хеллбой не брался из принципа или по каким-то иным причинам, эльфам Красный не отказывал никогда. Во-первых, ничего сомнительного они и не просили, а во-вторых, Красному иногда казалось, что он чувствует ответственность перед этим гордым малочисленным народом. Он уже и не знал, как давно стал воспринимать их как своих кошек, ну, может быть, не совсем кошек – но трепетно, словно все еще чувствовал за собой вину. И стал хоронить врагов. Как-то само собой пришло. Правда, рыть могилы было хлопотно, это привлекало внимание, да и лопату с собой таскать – лишняя тяжесть. И к имиджу не подходит…
Он готов был списать это на что угодно, лишь бы не разбираться в тонкостях собственного поведения. Был бы рядом Эйб, он бы задавил психоанализом, но в его отсутствие Красный решил с подобными материями не рисковать. Будь Красный философом, он бы постарался вникнуть в потаенный смысл собственных поступков и в конечном итоге признал бы, что призрак гордого принца эльфов занозой засел у него в подкорке, и это память о нем тяготит сына падшего ангела, вызывая полузабытые воспоминания и заставляя просыпаться по ночам.
Но Красный не был философом - наверное, к лучшему. Хотя и не мог себе объяснить, какой черт дернул его вернуться через год после сражения с Золотой Армией обратно – в пещеры, после тревожного сна, содержания которого он не помнил. Но возвращался он тоже словно во сне, одолжил самолет все по той же старой дружбе, и летел с устойчивым намерением – похоронить последних представителей королевской крови. Что-то было в этом жуткое и неправильное – что оставили там их каменное крошево вперемешку с пеплом, а старый безногий кузнец, падкий на блестящие предметы, много ли сможет сделать? Нужно было похоронить их, даже, если понадобится, вырыть могилы этим чертовым серебряным копьем... Но площадка, где некогда кипела битва за человечество, была пуста. Громадные золоченые шестерни покрывались грязью и пылью. Повсюду мрак и тишь. Ничего здесь не осталось, кроме хлама и призраков прошлого.
Когда он вдохнул этот воздух, то окончательно понял – все тщетно. И тогда же понял, почему для него это было так важно... Потому что прав был чертов гордец Нуада, жестокий спаситель своего народа, ненавистник человечества. Прав был в идее, да вот исполнение подкачало. И сколько бы Красный не убеждался в том, каким редкостным гадом был принц эльфов, в глубине души он не мог не соглашаться с ним. Оттого и чувствовал чудовищную тяжесть вины, кажется, еще более растущую с годами. И хотя не он убил принца, осадок все равно оставался. Все было неправильно.
Он пришел в себя от тяжких раздумий тогда, когда небо уже посветлело и на месте погребального костра под громадной насыпью пепла тлели угли. Красный спрыгнул на землю с бетонной плиты, размял ноги и двинулся прочь от пепелища. В руке он сжимал два пера – доказательство выполненной работы. Идти было долго. Но на работу потом, а сейчас – домой. В небольшой живописной роще, довольно далеко от города, где тихо и безопасно... Только вот насчет последнего Красный уже не был уверен, и ускорил шаг, словно в спину его подгонял ветер.
Дом уже виделся вдалеке, когда Красный начал оглядываться по сторонам. Последнее время чувство опасности не подводило ни разу, и он склонен был ему верить. Сегодня отчего-то было особенно тревожно, воспоминания обрушивались ни с того ни с сего, а при приближении к дому он начал чувствовать бешеный стук сердца – словно с каждым шагом в нем скручивается пружина чудовищной паники. Страх ледяными лапами сжимал ему горло, это было совершенно необъяснимое, ничем не оправданное беспокойство, словно если вдруг хрустнет под ногой ветка, шелохнется лист, взлетит птица – он будет стрелять на звук.
До дома оставалось около ста шагов, когда грянул чудовищный взрыв.
Красного подняло в воздух и отшвырнуло назад, хорошо приложив головой об землю, сознание померкло, и привиделось ему приевшееся уже видение: пожаром полыхает небо – по нему словно текут жгучие рыжие потоки расплавленного огня и облака из сажи и пепла. А вокруг – пожарище, выжженная, угольно-черная пустошь, на которой когда-то были города... Пепелище. Обожженная земля, растрескиваясь по швам, выворачивается наизнанку, и чья-то чудовищно-жестокая, равнодушная сила сминает земной шар бумажным комком... Его сила. В груди стало горячо, и что-то страшное зашевелилось внутри, потянулось, разминая замлевшие ото сна плечи, и выгнулось в предвкушении...
- Очнись!
Он резко моргнул и замер. Вокруг еще горел огонь, летел с неба пепел, повсюду тлели разбросанные вещи – останки дома. Его дома... а он сидит верхом на своей жене, сжимая шею Лиз и вдавливая ее в землю. Красный быстро отдернул руки. Лиз сжалась, закашлявшись, и он в панике вскочил на ноги, помогая ей встать.
- Детка, прости! Не понимаю, что на меня нашло... Ты цела? Что с домом?! Господи, Лиз, что с детьми?! Это Джек и Крис натворили? Или газопровод рванул?
Она отрицательно покачала головой, и в лице ее было что-то такое, что Красного, несмотря на горячий воздух, пробил озноб.
- Что происходит?
- Дети... Был приступ. Синхронный, - выдохнула она.
- У обоих сразу?!
- Да. Они впали в буйство... взорвали дом и сбежали. Оба.
- Нужно их найти! – мгновенно среагировал он. – Если это приступ, то...
- Красный! – она тяжело дышала. Только теперь он понял, что полные слез и тревоги глаза говорят о чем-то еще, кроме очередного впадения в буйство детей. И замер. – У тебя самого только что был приступ. Сейчас. Ты совершенно не владел собой, не слышал меня, когда я пыталась тебя позвать!
- У меня был приступ? – удивился Красный, и холодный ком свернулся в желудке.
- Да. И угомонился ты, только когда я тебя позвала... по имени. Ты отозвался, Красный. Ты отозвался, когда я назвала тебя Анунг Ун Рама!
Она мелко дрожала, когда обняла его. Красный почти на автомате обнял ее в ответ. Час от часу не легче... Лиз плакала. Она плакала очень редко, совсем не так, как плачут женщины – скорее как мальчишки-подростки, стыдясь и прячась. А теперь дрожала в его ручищах. Он смотрел на пожар. Сегодня какой-то особенный день. Второй погребальный костер... костер, в котором сгорает его прежняя спокойная жизнь.

ЖИЗНЬ ТРЕТЬЯ
ВЕРОЯТНОСТЬ

До жилища Эйба оставалось меньше полутора часов езды. Красный заехал на место своей нынешней работы, и всех, кого смог, подключил к поиску детей. Если что – с ним свяжутся. А ему еще нужно расставить точки над «и». Гнездилось под сердцем пресловутое плохое предчувствие. Работа для Эйба, он самый что ни на есть мастер в идентификации плохих предчувствий и всего, что с ними связано.
Красный курил сигару, периодически бросая взгляды на жену. Лиз спала на пассажирском сиденье, но он чувствовал – это, скорее, чуткая дрема, которая может прерваться в любой момент.
Время обошлось с Лиз жестоко, она очень ослабела. Тяжело выносить ребенка демона, да еще и двух... Роды проходили с осложнениями, дважды у нее останавливалось сердце, как казалось Красному – по разу на каждого сына. Дети едва не разорвали мать изнутри, благо, что родились недоношенными. Сколько операций она перенесла, он не помнил, но почти весь первый год после родов Лиз провела в больнице. И порой казалось, что она не выживет. Зато оба малыша родились здоровыми, красными, но без каменных рук и рогов, и оба пиромаги. Сорванцы, непоседливые буяны. Поджигать предметы стали уже в три года. И это тоже вконец измотало и без того нервную Лиз – уследить за одним ребенком – трудная задача, за двумя – почти непосильная, а уж за детьми демона...
И еще была у обоих близнецов, помимо их очевидной близнецовой связи, одна странность. Совершенно спонтанное, бессистемное впадение в безумие. Лиз называла это «приступами». Что странно, не было случая, когда это случалось с обоими близнецами вместе – обычно поочередно, пару раз в год - по одному разу на брата, но в последнее время приступы стали чаще. Внезапно один из братьев терял рассудок и начинал крушить все вокруг, а второй пытался удержать его до прихода родителей. Сейчас обоим мальчикам было по шесть лет. Драчуны и выдумщики, вечно в царапинах и ссадинах, почти живущие на улице, в домике на дереве, играющие в мяч и смотрящие ужастики по вечерам... Дети демона. С виду обычные шестилетние мальчишки.
Они впали в безумство вместе. Впервые. И взорвали дом. И исчезли. Такого прежде никогда не случалось. Да еще его собственное минутное помешательство... Чуть Лиз не задушил, а ведь ей нельзя волноваться. Он уже и не помнил, когда она последний раз вызывала огонь – то ли он не слушался ее больше, то ли боялась она, что ослабла настолько, что не сможет его контролировать. В любом случае, она была жива и здорова, с огнем или без. Красному этого хватало, вот только все происходящее ему очень не нравилось...
С Эйбом они не виделись давно. Авраам жил в доме у озера. Еще бы, где ему еще обитать... Работал на правительство консультантом-экспертом, иногда давал курс лекций для новичков бюро. Красный все хотел к нему выбраться, но обычно разговоры по телефону на том и заканчивались, что надо бы вместе куда-нибудь сходить. Эйб жил в Балтиморе, почти через всю страну, а у Красного семья, дети, вечно некогда... Пару раз в год они пересекались, но в основном болтали по телефону.
А теперь помощь Эйба была необходима. Холодная паника, головная боль и кошмары с видениями не давали Красному покоя, а тут еще дети впали в безумство... Бардак. Полный.
Они добрались до места назначения глубокой ночью. Лиз, разумеется, открыла глаза сразу, как только он заглушил двигатель.
Когда Хеллбой громко постучал в дверь уютного двухэтажного особняка на востоке Пратт-стрит, неподалеку от Национального Аквариума – было уже около трех ночи, хотя в доме на втором этаже горел свет. Местность вокруг была живописной, хотя Красному было явно не до осмотра окрестностей, как и Лиз, закутанной в теплый плед. Вечерами было уже довольно холодно.
Прошло около трех минут, прежде чем щелкнул замок, и дверь открылась, являя миру удивленное лицо Эйба, насколько вообще было возможно угадать эмоции на лице Синего.
- Мы в гости, - без приветствий буркнул Красный, тесня Эйба в сторону и сразу входя в прихожую. – Извини, что поздно, но это срочно. Угостишь пивком, приятель, а? Дело есть.
- Оу, да, здравствуй, - Эйб явно был в шоке. – Думал, что вы сперва позвоните... Это так неожиданно.
- Сожалею, дружище, телефон накрылся, - вздохнул Хеллбой, оглядывая холл, - приютишь нас?
- Да, конечно... Лиз, что ты будешь пить?
- Горячий чай, - ответила она, и Эйб занялся обустройством гостей. У него был уютный дом, правда, больше напоминающий большущий бассейн или океанариум, хотя в нем нашлась и вполне человеческая гостиная, книги, экзотические растения... Прибывшие разместились на диване. Красный то и дело оглядывался по сторонам, Лиз же, не мигая, смотрела в одну точку, сжимая плед так сильно, что побелели пальцы. Волнуется за детей. Очень волнуется.
После процедуры распития чая и других, не столь безобидных напитков, а так же после отогревания и долгого рассказа Красный замолчал, ожидая вердикта. Эйб почти не изменился в лице – его мимика на протяжении разговора оставалась нейтральной, зато глаза... Красный давно не видел старого друга, зато читать его состояние, оказывается, пока не разучился.
- Что думаешь об этом?
- Интересно... Да, весьма, и даже немного пугает, - Эйб похлопал внутренними веками, подбирая слова. – Боюсь, моя догадка тебе не понравится.
- Это начало, да? – мертвым голосом спросила Лиз.
- Полагаю, это вероятно, - осторожно кивнул Эйб.
- Начало чего?! – начал медленно закипать Красный. Он очень не любил, когда в его присутствии велись важные разговоры, смысла которых он не понимал.
- Майя предсказывали апокалипсис... как раз в две тысячи двенадцатом году, - пояснил Эйб. – Думаю, то, что мы наблюдаем сейчас, вполне может оказаться его предпосылками.
- То есть, ждать апокалипсиса. Не сегодня, не завтра... но скоро, - повторил Хеллбой слова Смерти и вздохнул. – Так он говорил, да? Не жалеешь, что спасла меня?
Лиз адресовала ему суровый убийственный взгляд.
- Не может быть так просто. Это слишком быстро, слишком... – она одернула себя и с силой сжала руки в замок. – Должен быть способ!
- Не думаю, что это случится быстро, - до ужаса обыденным тоном ответил Эйб. – И не сразу. Со временем, как мне кажется, приступы будут усиливаться, пока внутренняя демоническая сущность Рамы не вытеснит сущность человеческую. Джек и Крис, думаю, унаследовали эту же сущность, по крайней мере, ее часть, и потому чувствуют пробуждение острее, чем кто-либо. Тем более, они дети и не умеют себя контролировать. И в них - Сила. Может быть, они тоже будут замешаны в... – Эйб запнулся и закончил, - в том, что случится.
- Вот ведь дьявол! – Красный тяжело встал и начал бездумно наматывать круги по комнате, нервно подергивая хвостом. – И еще эти сны...
- Какие сны? – полюбопытствовал Эйб.
- Расскажи ему, - попросила Лиз, и Красный уступил.
- Сны о том, что небо горит. Вместо туч – дым и огонь, земля покрывается трещинами. И я стою на руинах, а земля выворачивается наизнанку, разламывает плиты, и они наслаиваются одна на другую, стирая в пыль города. Я чувствую, что это сделал я, и что так... так правильно. С ума схожу, что ли...
- Все это вполне можно принять за знамение, - отозвался Эйб.
- К черту такие знамения! У меня дети в бегах, я схожу с ума, а ты так спокоен! Эйб, дружище, ну пошевели своими шестеренками, должно же быть хоть какое-то другое объяснение!
- Если бы я знал... – начал было Синий, когда его прервал голос откуда-то сверху – чистый и звучный.
- К сожалению, нет другого объяснения, Анунг Ун Рама. Цикл мира близится к своему завершению.
Все обернулись на голос. С лестницы второго этажа грациозной походкой стала спускаться...
Пару секунд Красный не верил своим глазам. Но посмотрев на Эйба, смущенно потупившего взгляд, понял, что не ошибся. Ошарашено переглянувшись с Лиз, он во все глаза уставился на ее высочество принцессу Нуалу, покончившую с собой без малого шесть лет тому назад. Однако она, совершенно не изменившаяся с тех пор, в воздушном синем платье подошла к ним и склонила голову в знак приветствия. Хеллбой пришел в себя не сразу, а потом обернулся к Эйбу, бесцеремонно указывая на принцессу большим пальцем.
- Она настоящая?
- Вполне...
- И сколько ты ее там прятал?!
- Эээ... Пару-тройку лет, - отозвался Авраам, явно не горя желанием развивать эту тему.
- Лет?! – переспросила Лиз. – И сколько еще собирался прятать?
- Меня гораздо больше интересует, с чего это ее высочество живо, - недовольно протянул Хеллбой, с подозрением косясь на принцессу. Лиз смотрела на Эйба. Эйб пытался все уладить.
- Красный, я все могу объяснить...
- Сделай милость. Ооо, если она жива, то этот хмырь с копьем тоже, - протянул Красный самому себе, закатив глаза к потолку. – Просто блеск! А мы тут как раз ждем конец света...
- Все совсем не так, как ты думаешь! – Синий был смущен и растерян. На помощь пришла Нуала, осторожно взяв Красного за руку, отвлекая от размышлений вслух.
- Позволь мне все объяснить самой, - попросила она и замолчала. Красный понял, что она делает лишь спустя пару секунд. Она считывает его. Ох уж эти эльфийские заморочки... Он нахмурился и позволил – в самом деле, не пересказывать же все по второму кругу. А принцесса не изменилась ни капли. Прекрасная эльфийка. Только шрамов многовато, спасибо братцу... Через несколько секунд она подняла на него внимательные желтые глаза. – Теперь все ясно. Нужно было сразу догадаться, что это взаимосвязано. Твое пробуждение, наше воскрешение... Думаю, он знал это с самого начала. Не мог не знать.
- Кто это «он»?! Твой брат?
Но она разговаривала скорее не с ним, а сама с собой. Все это порядком действовало Хеллбою на нервы.
- Эй-эй, а теперь давай все по порядку, ладно? – взмолился Красный. – Что, твой братец тоже в этом замешан? Он, кстати, действительно жив? Как вам удалось?
- Я все расскажу, если ты выслушаешь меня с начала и до конца, - сказала она.
- Час от часу не легче... – вздохнула Лиз. Разговор обещал быть долгим.
***
Нуала, отставив чашку, плавно откинулась на спинку кресла и начала рассказ.
- Чтобы все объяснить, придется начать с истоков. К тому же, все, что я вам расскажу, может стать ответом и на ваш вопрос. Возможно, единственным ответом. Истоки лежат в далеком прошлом. Когда мы были еще совсем юными, с братом случилось его первое потрясение, никак не связанное со мной. Первое несинхронное событие. Однажды это должно было случиться с кем-то из нас, и брат только волей судьбы стал первым.
- Что произошло? – спросила Лиз.
- Он влюбился, - улыбнулась Нуала. Красный усмехнулся.
- Ого, так он, оказывается, не безнадежен...
- Это было очень давно, - продолжила принцесса. – Мы были еще молоды, то есть, не прожили еще и одного человеческого срока жизни...
Она рассказала все. Про девушку-человека, про волю отца, безумство брата и явление неуловимого бога, которому было запрещено приносить жертвы. О том, что бог подарил Нуаде копье, которым он принес кровавую дань, провозгласив себя хонатом. Единственным в своем роде.
- Это было странно, но с тех пор наш народ стал иначе относиться к брату... Как к отмеченному, любимцу Аллоу Хона. Его уважали и боялись. Но брат сильно изменился с той встречи. Стал... жестоким.
- Кто-кто к нему пришел? – не понял Красный.
- Аллоу Хона, - пояснил Эйб. – Бог Вероятности. О нем известно очень мало, у него никогда не было культовых построек и изображений, не было и послушников. Потому сведения крайне ограничены. Можно только сказать, что он в какой-то степени отвечает за судьбу. В мировоззрении эльфов, как и большинства бессмертных нечеловеческих существ, нет определенной судьбы, то есть, нет предначертанного будущего. Есть много вероятностных линий, потому слова и поступки, по их мнению, могут влиять на итоги событий. Вроде кармической силы. И за этими вероятностями возможного и невозможного прошлого, настоящего и будущего следит Аллоу Хона, по легенде – сын Участи и Случая. Проще говоря, он – покровитель всех причинно-следственных связей.
- Не только, - возразила Нуала, ненадолго замолчала, прикрыв глаза, и заговорила, словно цитируя. – Имя ему Вероятность, Шестипалый, Изменчивый, Девятикратный, покровитель отчаянных и непокорных, первопроходцев и скитальцев, игроков и воров, удачливых и рискующих. Бывший Копьеносец Пантеона, Знающий и Предзнающий, один из самых могущественных богов и самый отрешенный. Аллоу Хона. Ему не приносят жертв, не поют гимнов, не читают молитв. Его облика нет в камне и дереве, дабы не поклоняться ему. У него нет храмов и алтарей, чтобы ему не воздавали почести. Ему не посвящались баллады и легенды, обряды и ритуалы. У него никогда не было жрецов и послушников, чтобы никто не нес его волю людям. Покровитель скитальцев, сам ставший скитальцем. Ушедший из Пантеона, затерянный в мире. Неуловимый... И именно он явился к брату. Единственному из ныне живущих, кто видел Вероятность лично. Аллоу Хона, Копьеносец, подарил брату свое Серебряное Копье. И это событие в мире богов стало судьбоносным.
- Но зачем? – удивилась Лиз.
- Я не знаю, - призналась Нуала. – Копье – символ стремления к цели, высшее небесное оружие, оно воплощало порыв, стремление и решимость. Движение к цели. Сделав Нуаде такой подарок, Вероятность предоставил брату право самому выбирать свою судьбу – на линию его вероятности теперь ничто не могло повлиять, кроме мыслей, слов и поступков самого брата. Но, в результате, именно этот дар рассек наше единство.
- Мне казалось, вы с принцем едины, - заметил Эйб.
- Мы были едины, - вздохнула Нуала. – Когда мы были детьми, мы были единым целым. Мы знали мысли друг друга, действовали синхронно, и нам не нужно было говорить друг с другом, чтобы понимать другого. Это единство невозможно описать человеческими понятиями... Жизнь, сила и энергия протекали сквозь нас по кругу, по кольцу. Но, - она чуть крепче сжала чашку, – после того, как брат влюбился, и тем более после того, как он получил из рук бога копье, единство между нами нарушилось. Так было нужно, чтобы, оставшись наедине с собой, брат мог самостоятельно выбирать свою судьбу, без моего влияния. Аллоу Хона сделал ему страшный подарок... он навсегда закрыл от меня понимание действий брата. Нуада стал непредсказуемым. Для близнецов, таких, как мы, нарушение синхронности очень пагубно. Когда правая рука не знает, что делает левая. Будучи едины мыслями и телом, мы стали совершенно обособленными существами внутренне. Только небесный подарок не поровну разделил этот круг – брату досталась стремительность и решимость, жестокость и сила любой ценой идти до конца. Все или ничего. Серебряное Копье – самое верное его прозвище. Он стал как никогда похож на сереброрукого бога войны, в честь которого был назван. Мне же осталось спокойствие и умеренность, милосердие и терпимость. После нашего разделения мы стали весами. Я уравновешивала брата, и единственная могла охлаждать его нрав, который с годами становился все более резким. Многие полагали, что Нуада своим существованием противоречит природе эльфов.
Нуала очень старалась скрыть неприязнь в своем голосе. Неприязнь к богу. Старалась – и не могла. Она, возможно, втайне от себя самой, так и не простила Аллоу Хона разлуки с братом и винила его в последующем разделении, повлекшем за собой беды для всего народа. Она действительно очень старалась быть почтительной и благодарной. Но у нее это плохо получалось. Даже Красный, обычно не замечающий таких вещей, все понял сразу.
- Да, я заметил, что прочие эльфы как-то поспокойней, - усмехнулся он.
- У нас совершенно другой образ мыслей и действий. Мы поддерживаем порядок, умеренность и равновесие.
- Кроме принца, - заметила Лиз.
- Да. Брат выбрал иной путь. Но я сейчас не о том, - Нуала грустно вздохнула и продолжила. - Вероятность, даже при своей благосклонности к народу эльфов, никогда ничего не делает просто так. Все его поступки тяжело объяснить или предсказать. Я так говорю, потому что это Аллоу Хона поднял нас из мертвых.
На какое-то время воцарилось гробовое молчание.
- Каким образом ему это удалось? – спросил Красный. – Вы же... – он хотел сказать «вы же превратились в камни», но под взглядом Эйба осекся. Принцессе явно тяжело было говорить на эту тему. Она смотрела в пол.
- Я не знаю, - призналась Нуала. – Я видела его в первый и единственный раз, когда очнулась от смертного сна. Он сказал, что я жива и свободна, и вольна идти туда, куда захочу. Брат все еще оставался там, без сознания. Я не знаю, зачем Вероятность сделал это... Аллоу Хона не склонен к объяснениям своих деяний, как любой из богов. Он вернул нас обоих, поскольку без меня не существует брата. А богу был нужен именно он. И я подвожу вас к тому, что Вероятность – единственный, кто может оспаривать предначертанное. Это значит, что он может изменить вероятность развития событий, ведущих к гибели мира.
Красный ее понял. Он переглянулся с Лиз, затем с Эйбом, и, в конце концов, спросил:
- Как его отыскать?
- Я не знаю, - Нуала покачала головой. – Вероятность своенравен, вечно где-то блуждает, и на него почти нельзя положиться. Нет никаких обрядов и ритуалов, молитв и баллад, что помогли бы воззвать к нему. Но...
- Что «но»? – осторожно спросил Эйб.
- Брат – единственный, кто имеет с ним связь. И его Аллоу Хона наверняка выслушает.
- Вот только Нуада вряд ли станет слушать нас, - сумрачно заметил Хеллбой. – В прошлую нашу встречу он пропагандировал тотальный геноцид, и не думаю, что смерть радикальным образом изменила его социально-политические взгляды. Нутром чую, что принц скорее сядет в первом ряду смотреть апокалипсис, чем согласится помочь нам его предотвратить.
- Однако, как мне кажется, - осторожно заметил Эйб, моргнув внутренними веками, - в данный момент это наш единственный шанс.
Красный фыркнул, но промолчал. Возразить было нечего, кроме того, что затея ему совершенно не нравилась.
***
- Майерс, не задавай свою гору чертовых вопросов, просто отвези нас!
- Красный, ты пытаешься угнать военный самолет, находящийся в ведомстве ФБР! Более того, пытаешься к этому склонить меня, и считаешь, что мне не нужно знать причин?! Издеваешься? – Майерс потер виски. Он возмужал с тех пор, как они виделись в последний раз, окреп, и теперь мало походил на того юнца, с которым им когда-то приходилось работать. Красный назначил ему встречу близ заброшенной военной базы, предпочтя говорить с глазу на глаз и не слишком доверяя телефону. Сказать, что Джон был удивлен, значит ничего не сказать. Он согласился на встречу сразу, не раздумывая. Наверное, любопытство победило осторожность. Теперь они стояли друг напротив друга, Хеллбой устало и расслабленно, Майерс – напряженно, засунув руки в карманы.
- Джон, просто сделай, как я прошу, - вздохнул Хеллбой. – По дороге Эйб тебе все объяснит, он в этой хренотени сечет лучше, чем я, а из меня не слишком хороший рассказчик. И еще... Ты нужен Лиз. Я же знаю, вы переписывались. После того, как появились дети, она стала очень ранимой, а сейчас вообще замкнулась. У тебя получилось в прошлый раз ее... ну... вернуть. Может быть, и в этот раз получится... В общем… я хочу, чтобы ты пошел с нами.
- Красный, мы не виделись столько лет... И, учитывая твой нрав... да и прошлое...
Хеллбой порывисто вздохнул.
- Тебе хватит заверений, что это спасет мир?
Майерс нахмурился.
- От чего?
- От меня.
Секундная пауза.
- Куда лететь?

запись создана: 13.05.2010 в 17:08

@музыка: ...ее серебро на мою безымянность легло, когда мы остались одни...

@темы: Marvel Universe, фантики, Hellboy-II

---

Против рекламных баннеров

Это просто так, для личного хранения. Поймал такую штуку, в смысле - рекламный баннер на пол экрана с просьбой разориться, в связи с чем откопал полезный в этом деле сайт.
Сохраню тут, авось понадобится. И благо, что действует быстро и эффективно, а не через эту многоступенчатую систему с установкой кучи лишних прог!><'
Вот, в общем. Полезная в хозяйстве штука.
virusinfo.info/deblocker/

Чтобыбыло)

@темы: машинный отсек

---

Фанфик на дружеское

Небольшая зарисовка на зарисовку Э. Вот на эту: www.diary.ru/~Sider/p83505655.htm
Про ту же фею. Надеюсь, автор не против, что вывешу это тут.
Короткое и грустное. Попытка понять и объяснить.

Красные яблоки
Для Эрика

…Люди скажут тебе: печаль, и ты чувствуешь их печаль.
Люди скажут тебе: сестра - ты становишься к ним добра.
И всё горе твоё - от ума, и все страхи твои - в зеркалах,
Ты была бы сильней, если б знала, кто ты сама...
hero_in

У нее был неприятный голос. Визгливый, то и дело срывающийся на фальцет. Она громко возмущалась, размахивала руками – и весь этот режущий уши винегрет информации можно было описать одной фразой: «В моем доме был посторонний». Я молча оглядывался по сторонам. У Чарли сдавали нервы, но он мужественно терпел – не зря же тащился в другой конец города ночью. Даже рискнул вызвать эфирного эксперта – то ли хотел и мне испортить ночное дежурство, то ли в кои-то веки решил действовать по протоколу.
- Да, она была здесь! Не знаю, кто, но она здесь была! Здесь! В комнате моего ребенка! Откуда знаю, куда делась?! Исчезла! Да, вот прямо взяла и исчезла! Нет, я не пила! Как вы смеете?! У меня тут больной ребенок, а вы меня спрашиваете, пила ли я?! Вы грубиян! Не знаю, что делала, просто стояла! Нет, ничего не пропало, но она тут была! Сделайте же с этим что-нибудь!
Вызов от Чарли поступил в начале третьего ночи. Так называемый «вызов на полтергейст». В бюро таких вызовов подавляющее большинство, и все их ужасно не любят – поскольку это значит работу с непроверенной или обрывочной информацией, разобраться с которой можно только на месте. «Полтергейсты» - это всегда лотерея, никогда не знаешь, что тебя ждет – откопанный в подвале бабушкин перстень, оказавшийся старинным артефактом, или же предвестники очередного апокалипсиса с толпами вылезающих из канализации плотоядных монстров. Сегодня играть в лотерею пришлось мне, как дежурному, да еще и с Чарли, который всегда не особо жаловал бюро раскрытия паранормальных преступлений. Но апокалипсисом в этот раз дело не пахло.
Мать, встретившая нас на пороге дома, все еще орала. Очень громко и достаточно противно, чтобы голос ее в конце концов перестал привлекать мое внимание, став неприятным фоновым шумом. Я смотрел на девочку, сидящую на кровати. Она мелко вздрагивала от криков, и вообще старалась не смотреть на нас. На вид ей было лет десять. Еще когда я увидел ее мать - худую женщину с мешками под глазами, которая уже давно не спала и много плакала, я понял, что у них горе. У девочки рак мозга. Не операбельный. Бывает, что поделать. Грустно, трагично... но бывает. Думаю, Чарли предполагает, что у матери от бессонницы и антидепрессантов начались галлюцинации, и она увидела в комнате дочери длинноволосую незнакомку, которая тут же исчезла. Вот только галлюцинации в эфирном пространстве следов не оставляют.
Я уже минут пять оглядывал комнату в эфире, и благо, что мать яростно спорила с лейтенантом, чтобы интересоваться, почему у меня так расширены зрачки – обычно такие оптические эффекты сильно привлекают внимание. И я не мог понять, что здесь случилось. Видел только, что на девочке больше нет отпечатка смерти. Нет ауры боли. Она здорова. И вся комната словно пропахла корицей и печеньем, запахом детства.
Я подошел к девочке ближе. Она отчаянно кусала губы, не поднимая на меня глаз. И совсем не казалась больной.
- Эй, - тихо позвал я, зная, что мой голос даже на фоне криков матери она услышит. – Как тебя зовут? Что здесь случилось?
Крики смолкли.
- Она не разговаривает, - раздался мне в спину резкий голос, в котором горькой приправой чувствовалась мука и чудовищная усталость. – Она уже давно не разговаривает. Опухоль поразила мозг, она уже мало что понимает...
- Неправда, - послышалось тихое. Детское. И мать ахнула за моей спиной. Девочка подняла глаза. В них стояли слезы. – Мамочка, не ругайся. Это все я виновата... Она пришла, чтобы меня спасти, а я... я испугалась. И закричала. И... и еще... она рассыпала яблоки! Они ей очень нужны!
- Детка! – мать едва ли не отшвырнула меня от кровати, потому пришлось отпрянуть, едва не налетев спиной на угрюмого Чарли. – Энжела, милая! Как ты?! Ты... ты говоришь!
- Мама! Мама, прости! Она хотела мне помочь! И помогла! Но она рассыпала яблоки! Нужно вернуть ей яблоки!
Мать дочку не слушала. Она крепко держала ее в объятиях и заливалась слезами, причитая что-то про чудо и про Святую Франческу. За моей спиной вздохнул Чарли – ему хотелось курить и он явно ничего не понимал. Я подошел к обнявшимся и в упор посмотрел на девочку.
- Что были за яблоки? Что нужно ей вернуть?
Девочка чуть извернулась в объятиях рыдающей матери и отдернула одеяло. Там лежали три кроваво-красных яблока. И мир стянулся к этому алому цвету, став центром комнаты, мира, вселенной...
- Что-то важное? – спросил сзади хрипловатый голос Чарли.
- Да, - отозвался я, не глядя на него. Смотрел на яблоки. И окружающее пространство по сравнению с ними стало серым. В эфире казалось, что кроваво-красный цвет их пульсирует в такт. И я услышал отклик. Отклик чужого сердца. Ее. Хозяйки красных яблок.
Они довольно быстро распихались по карманам – я торопился. Чувствовал след, и от каждого прикосновения к яблокам кожу ладоней словно покалывал электрический ток. Чужая энергетика, чужой отпечаток, который каналом связи протянулся между мной и незнакомкой. Я боялся упустить след, разорвать канал, хотя чувствовал – она неподалеку.
- Вы вернете ей яблоки? – спросила девочка. Я кивнул ей.
- Верну.
Мать ее, кажется, целиком забыла о нашем существовании. Она обнимала дочку и чуть покачивалась из стороны в сторону, словно убаюкивая ее или успокаиваясь...
- Тогда скажите ей, что мне жаль, что я закричала, - сказала девочка. – И спасибо ей. Передадите?
- Передам, - сказал я, выходя из комнаты. Когда проходил мимо Чарли, кивнул в знак прощания – ему тут еще разбираться, заполнять бумаги, пытаться связать несопоставимые обрывки информации. У меня были другие дела. Меня вел канал связи, мощный, пахнущий незнакомой силой, грозой, выпечкой и яблоками.
Я мчался по крышам. Самый удобный способ перемещения по городу, когда тело как спичку ломает звуковой барьер до второй, затем до третьей ступени, и только светящееся марево огней внизу, слитое в одно неопределенное пространство, вне предметов и форм, власть абсолютной дисморфии, только твердость крыш под подошвами на четверть доли секунды. Я мчался громадными скачками по крышам ночного города, как скользящая тень средневекового демона. И ветер нес ее запах – свежих яблок, корицы и грозы, попутно завывая в трубах и разбиваясь о стены и углы зданий. Она тоже была здесь – на крыше. Я этого не знал, не мог знать, но каким-то девятым чувством ощущал это. Не мог понять, кто она, не мог определить ее по следу и запаху. Но она была на моей территории, в моем пространстве скольжения, и она была уже близко... очень близко...
Я нашел ее. И остановился. Небо светлело на горизонте, словно в его нефтяную черноту медленно заливали синие чернила. Было еще очень тяжело дышать, на грудь давила привычная тяжесть перегрузки. Она стояла на самом краю, спиной ко мне. Высокая, тонкая, почти призрачная. Бесстыдный ночной ветер играл ее длинными волосами, складками платья, игривым волчком вился у тонких ног. Когда я сделал к ней шаг, она обернулась.
Я не был готов увидеть такое. Что угодно, но только не это. Ответ ударил меня наотмашь, и я замер, боясь дышать, сдерживая стук бешено бьющегося сердца. Передо мной стояла фея. Высшее эфирное существо, покровительница детства. Я думал, что они вымерли... И при первом же взгляде на нее стало ясно, как жестоко искалечило ее время. Оно иссушило ее. Я понял почти все, почти... Бессмертная сущность, материальная ровно настолько, чтобы ощутить прикосновение, только мало кто рискнул бы прикоснуться к ней. Больше всего она напоминала высушенный цветок – чудовищно худая, босая, израненная... Даже неясно, как она вообще еще может стоять на ногах. Только глаза живые, светлые, как у полярной хаски. И эти глаза наполнились ужасом и слезами, когда я отразился в них. И фея пошла ко мне, делая шаг за шагом – медленно и немного неуклюже, на тонких ногах – кожа и кости – и казалось: в любой момент упадет и рассыпется. Но она дошла. Я ничего не видел перед собой, кроме ее лица, и не слышал ничего, кроме собственного грохочущего пульса.
В ее глазах были слезы и очень много боли. Вот только эта боль была не ее – моя. Она видела меня, и я слишком поздно понял это. Я, детектив частного бюро расследований паранормальных преступлений, унго – прошедший рубеж, одержимый, искалеченный собственной смертью, был за пределами ее исцеляющей силы. Она плакала, потому что не могла мне помочь. Она – слабая, увядшая, израненная временем и болезнью – плакала из-за меня! И когда она взяла мое лицо в свои тонкие ладошки, я перестал дышать.
- Прости... – прошептала она так виновато, обреченно, и слезы текли по впалым щекам юной феи. – Прости, я не смогу тебя вылечить.
И я почувствовал, как ночной ветер сжал мне горло.
Кожа ее была голубоватой, тонкой и изорванной, как сухой пергамент. Волосы длинные, почти до земли, с каким-то лиловым оттенком. И запах корицы и печенья. Какой красивой она была, эта богиня детства. И что с ней стало...
Я положил ладонь сверху на ее прохладную руку – осторожно, боясь поранить. Ее пальцы... хрупкие птичьи косточки.
- От смерти нет лекарств, но я в порядке. Со мной все будет хорошо. Честное слово. Я принес твои яблоки, - и поспешно достал их из карманов. Она очень удивилась, захлопала длинными ресницами. И не двигалась.
- Маленькая девочка по имени Энжела очень просила передать тебе ее «спасибо», - сказал я. Только тогда она улыбнулась, как-то совершенно очаровательно, кротко, смущенно, словно вся засветилась изнутри. И приняла яблоки из моих рук. Они растаяли в ее ладонях, рассеялись облачками красного тумана. Она подняла на меня глаза.
- Спасибо... – голос у нее был тихий, но удивительно нежный. Я испугался, что она уйдет. Исчезнет. Потому успел взять ее за руку – осторожно, чуть сжав ледяные пальцы.
- Кто ты? Ты же... ты же фея, - я чудовищно волновался. Высшее эфирное существо... неуловимая, вечная. Воплощение чистоты и юности. – Что случилось с тобой? Почему ты... такая?
- Ты знаешь, откуда берутся феи? – спросила она меня, и бескровные, потрескавшиеся губы ее сохраняли грустный излом улыбки.
- Когда первый ребенок впервые рассмеялся, его смех раскололся на тысячи осколков, и каждый из них стал феей, - почти дословно процитировал я. – Если верить старой сказке.
Она кивнула.
- Феи призваны оберегать детей. Лечить, совершать чудеса, охранять их детство. Но мы всемогущи, пока дети в нас верят. И вера их – самая великая сила мира, - она выдержала короткую паузу и закончила: - Но дети теперь остаются детьми очень недолгое время. И очень быстро перестают верить в чудеса.
- Вы потеряли силу, - понял я. – Потому что дети перестали верить в вас.
Она улыбнулась, грустно и безнадежно.
- Да. Мы следуем воле предназначения, поскольку не можем иначе. У нас нет других целей. Даже несмотря на то, что сил у нас почти не осталось, дети должны быть счастливы. Дети не должны умирать. И все, что мы можем – это лечить их собой, забирая себе их боль, их раны, их смерть. Как можем. Из волшебства у нас осталась только очень долгая жизнь, потому мы пока еще можем разменивать ее на сроки человеческих жизней.
- Красные яблоки? – понял я. Она пожала худыми плечами.
- Это все, что нам осталось. Потому что смерть не придет за нами.
Она осторожно освободила руку, и я не стал ее удерживать. Ветер меня душил. Она присваивает болезни детей. Впитывает их, глотает, и не может вывести из себя. Она умирает уже очень давно, мучительно долго... умирает, и не может умереть. Она сама себя обрекла на это, но Господи... сколько любви в ее голосе. Жертва. Фея.
- Я буду тебя помнить, - хрипло выдавил я. – Буду в тебя верить.
- Спасибо, - она отошла к краю и, обернувшись, улыбнулась. – Пусть у тебя все будет хорошо.
И исчезла. Волной ударил в грудь свежий ветер, пахнущий выпечкой, яблоками и грозой, и, поскуливая, сполз вниз, замирая у ног. Я закурил, и щелчок зажигалки прозвучал неприятно громко, как холостой выстрел.
Кажется, сегодня со мной случилось очень грустное чудо. Я не знаю, кем становятся феи, когда их силы заканчиваются совсем. Призраками? Демонами? Впадают в безумие? Рассеиваются в эфирном тумане? У меня не было ответа. Осталось только чувство – глубокое и беспощадное, словно я прикоснулся к чему-то тайному, сокровенному, и это прикосновение оставило во мне саднящий ожог. Фея... Живая иллюстрация детства, которое больше не верит в волшебство. Магия покинула фей, и, может, не только фей. Мы с ней из одной породы, из клана вечноживущих. Один ли нас ждет итог? Не знаю, а врать не хочу. Но я запомню тебя, хранительница детства. Ты сказала правду для нас обоих: жизнь будет мучительно-долгой. А смерть не придет за нами.
Я стоял на крыше, выпуская пряный дым в холодный предрассветный воздух. С востока медленно поднималось яркое небесное тело Солнца.

Архив «Равноденствия», из записей А. Кроу.

Автор выражает благодарность творчеству Bruho_Liricos за участие в формировании концепции вечноживущих.

@музыка: ...но я приду к тебе в образе смерти – и ты свои сомненья развеешь, ты посмотришь на пустые ладони – и поймешь, что ничего не имеешь...

@темы: тексты, фантики

---

Под настроение

За окном картинка ночного града -
Натюрморт в оттенках немытой свёклы.
Фонари роняют на автостраду
Чуть почаще - свет, чуть пореже - стёкла.
Извини. Я просто опять скучаю.
Как хороший клоун от глупой шутки.

Вечер был отравлен зелёным чаем.
День - испорчен утром.
Ещё в маршрутке.

Adonatti

@темы: чужое стихотворное

---

Чужой стихобредд

Как же ж меня преттттт.....

11.05.2010 в 22:59

Пишет  МКБ-10:

теперь у этого есть мотивчег в духе DreasdenDolls)
резался бритвой, потом перешел на скальпель
(где-то под кожей мы все еще просто дети).
если захочешь, спишемся завтра в скайпе -
богу так просто прятаться в интернете.
пил cuba libre, потом перешел на водку,
слушал The Beatles. потом перешел на Lumen...
мир-шизофреник c воем грызет решетку,
но я не верю, слышишь, что он безумен!
бросил Эвтерпу, нашел себе просто дуру.
каждый слой кожи упруго и больно тонок...
только не пачкай кровью клавиатуру -
ты же бессмертен, глупый больной ребенок.

@музыка: ...ты слышишь стук сердца? это коса нашла на камень...

@темы: чужое стихотворное

---

Стихотворное

18.05.2010 в 17:09

Пишет  МКБ-10:

я скоро впаду в кататонию, mon ami.
как падают деньги с моста над бездонной Летой
(вернуться сюда через год, неприменно летом)
аминь.
я скоро уйду в эпилепсию, как в закат,
в цветастые сны беспробудного afterparty...
вчера мне сказали, что солнца на всех не хватит.
я рад.
а может, я просто напьюсь... как почти всегда,
мне будет совсем хорошо и чуть-чуть крылато...
ничья, mon amour - ни правых ни виноватых.
ну да...

@темы: чужое стихотворное

---

Нуада первый

Обещанный, специально для Johanna-Maria)

@музыка: ...я тебя сохраню, как последний патрон...

@темы: арт, Нуада

---

Ы

---

Топографический кретинизм==...

Народная мудрость:
Многие думают, что для того, чтобы найти площадь Ленина, нужно умножить длину Ленина на высоту.
Но умные люди знают, что нужно вычислить интеграл по поверхности...
=='''

---

Картинка

Для Little~Demon~LoLo

@музыка: ...там встретились ангел-мздоимец и демон-хранитель...

@темы: ПЧ

---

Апрельские открытки

Собственно, именно они==
Уже неактуально, но... вот.

@музыка: ...и мы – спина к спине, мечтаем о весне...

@настроение: пост-приятное

@темы: подарочное, арт

---

Праздник однако!

Ну, и еще немного о лентах. Думаю, я за, хотя агитаторов, и тех, и других, не люблю:
www.za-lentu.ru/
вот тут написано поспокойней и со всех позиций - www.taday.ru/text/114073.html

А если серьезно, совсем серьезно, чтобы не сбрехать: мне чудовищно страшно. Как когда-то в детстве со слезами забивался под стол, боясь, что вот-вот может наступить война - в школе немало читали на военную тематику, чтобы трястись от одного упоминания можно было до конца дней. Как боялся войны, боюсь сейчас будущего. Но не военного, а нашего. Обыкновенного. Как же искажаются факты и втаптываются в грязь высокие цели и прошлые достижения, когда все хорошо. Когда никто по сути ни в чем не нуждается, и война - событие далекое, неприятное, но неприятное скорее потому, что приевшееся, потому что в школе на фильмы водили, стихи учить заставляли, ветеранов поздравлять, произведения читать, не говоря уже про историю... А оно там все такое трагичное, главные герои все как один трагически умирают, да еще с пафосом, да героями, взять хоть Зою Космодемьянскую. Тема избитая. Но тут и власть постаралась, конечно - когда долго и упорно в одну точку бить, точка черствеет и атрофируется. Не работает. Может, потому даже всуе избегаются любые упоминания о войне, за исключением тех случаев, когда нужно напомнить заграничным товарищам (или не очень товарищам), кто фашистов в сорок пятом поимел. Как будто те, кто разглагольствуют... Ну так на самом же деле, победа она ведь вроде как общая.
Если быть совсем честным, мне очень тяжело смотреть старикам в глаза. Не только ветераном, а просто свидетелям, тем, кому непосчастливилось родиться в то время. Как-то неловко смотреть. Наверное, стыдно. Хотя сам не знаю, почему, вроде не родные, а как-то уже привычно себя ассоциировать с "поколением", то бишь, с людьми моего возраста, с которыми вроде как не связан, но имею общего больше, чем с поколением старшим. И не могу сказать почему, но так коробит, когда в новом японском аниме про нашу войну носится девочка с ихней катаной ("Первый отряд"). Грустно это.
Потому, пусть огонь горит. Если не вечно, то хоть максимально долго.
Память павшим и слава героям.
С праздником!

@музыка: ...спите спокойно, дорогие помпеяне, как говориться, в Помпее все спокойно...

@настроение: на редкость патриотическое

@темы: праздничное

---

Факты

ДНК человека и банана совпадают на 50%

Среднестатистический четырехлетний ребенок задает в день 400 вопросов

Обычным карандашом можно прочертить линию длиной в 35 миль

Далматинцы рождаются без пятнышек

Дети смеются в 20 раз чаще, чем взрослые

Свиньи не могут смотреть в небо (вверх)

Кошка спит 70% своей жизни

80% всех фотографий в интернете - порнография

Эйфелева башня летом становится выше на 15 сантиметров

Женщины моргают в два раза чаще, чем мужчины

Эйнштейн не мог запомнить номер своего телефона

В языке эскимосов нет слова "вчера"

Черепахи могут дышать через попу

В Нью-Йорке вы почти всегда на расстоянии одного метра от крысы

Если вы писаете в душе, вы можете сэкономить 1157 галлонов воды в год

Электрический стул изобрел дантист

Кота Джона Леннона звали Элвис

Фильм "Титаник" стоил дороже самого "Титаника"

Когда летучие мыши вылетают из пещеры, они всегда поворачивают налево

В песнях Битлз слово "любовь" встречается 613 раз

Самое популярное слово в мире - ОК

У морской звезды нет мозгов

Самое длинное английское слово, которое можно составить из верхнего ряда печатной машинки (typewriter) - typewriter

В среднем человек за свою жизнь съедает 35 тонн еды

Ну, это все из инета, от себя (по памяти) добавлю только то, что синие киты настолько большие, что нормальный средний человек может свободно проплыть по его артерии, не касаясь стенок.

@музыка: ...и молчали ветры на зеленых кручах, и цветные птицы стерегли деревья...

@темы: гы

---

Из бутылок

Нашлось в сети

дальше

@музыка: ...где-то все потерялись, может, хоть мы найдемся...

@настроение: бутылкообразное

@темы: арт, креатив

---

Обещанное

Дождь
Город в потеках живой акварельной краски,
Замирает в предчувствии жаркого злого лета,
Небо наземь легло, воздух густой и вязкий.
Небо смотрит в меня глазами полярной хаски
И подмигивает мне звездами из просветов.
Дождь заметает следы и крадет улики,
Разворачивает моря в городских траншеях,
И стразами по стеклу рассыпает блики.
Поминаемый горожанами только лихом,
Он игриво, влажно лижет меня вдоль шеи.
Муравейником люд под струями суетится,
Перелетными стаями с юга летят грозы,
Проповедь стуком капель поют птицам
Острые дождевые стальные спицы,
Небо с землей сшивающие без наркоза...
Ветер мокрым щенком вьется у ног слепо,
Пахнет соком арбузным, июнем, сырой пылью,
Он толкает туда, где покой и тепло с хлебом,
И рог обещает всяческих изобилий...
Но мне туда уже можно не торопиться,
Я стихией рожден, в нее мне и обратиться.
Я не помню, когда врозь мы с дождем были,
И наверно, уже не вспомню, каким не был.
Я подмигиваю в ответ своему небу,
И иду, за спиной ощущая дождя крылья.

@музыка: ...там, где вода, и в небе вспышки ломаных стрел...

@настроение: мокрое

@темы: стихи